И зачем я ее привел сюда?
Ах, да, потому что в мою маму встроен личный дерьмометр, и она бы узнала, если бы я этого не сделал.
Вот она — единственная причина нашего нелепого свидания за чашечкой кофе.
Свидание? Это не свидание.
Тем не менее, я удивлен, что девушка пошла сюда за мной. То есть, не то, чтобы я был чрезвычайно рад ее присутствию. Собственно, наоборот всячески старался показать ей, что мне совершенно безразлично, последует она за мной или нет.
Но девушка пошла, и мне хочется знать почему, ведь я вел себя с ней как полный придурок, и она не заслуживает такого отношения. Однако мне очень сложно ощущать себя виноватым. Причина заключается в том, что девушка заставляет меня чувствовать, а я не готов впустить кого-либо, кроме своих детей и семьи в свой тесный мирок.
— Почему бы не позвать официантку и не попросить упаковать пирожное и кофе с собой? Запихнешь в рот еще хоть чуть-чуть, и, скорее всего, задохнешься.
Холли переводит на меня свой взгляд. Она выглядит так смешно с набитым до отказа пирожным ртом, что я еле сдерживаюсь, чтобы не заржать. У девушки перепачкано все лицо, и она не может ответить, потому что физически на это не способна. Если бы ее глаза могли говорить за нее, то ответили бы мне: «Отвали». Поэтому, в данных обстоятельствах, она поднимает свободную руку и показывает мне средний палец.
По идее, в этот момент, Холли должна выглядеть для меня совершенно непривлекательно, но но несмотря на свое сопротивление, я нахожу ее самой прекрасной девушкой, которую когда-либо видел.
Она наклоняет голову, чтобы не было видно рот, с усердием все пережевывает, пока не получается проглотить, а затем вытирает лицо бумажными салфетками, оставляя разводы от лимонной глазури.
— Слушай, Джош. Давай не будем ходить вокруг да около. Ты здесь потому, что твоя мать велела тебе так сделать. И, если задуматься, это довольно-таки печально для такого большого мальчика, как ты.
Холли пожимает плечами и смотрит на меня так, будто я заслуживаю ее жалости, а затем продолжает:
— А я здесь потому, что ты брат моего босса. К чему расшаркиваться друг перед другом, если ни один из нас не желал провести это время вместе? Я не знаю тебя, ты не знаешь меня, поэтому дай мне доесть, и я тут же исчезну.
Закончив свою тираду, девушка цепляет вилкой последний огромный кусок пирожного, широко открывает рот и полностью запихивает его туда, с трудом смыкая за ним губы.
— М-м-м, шерьежно, они делают м-отлишные пиожные-ом.
Я касаюсь края своей тарелки кончиком пальца и толкаю ее через стол к ней.
— Вот, кажется, тебе оно очень понравилось, можешь и мое съесть.
— Нет, спасибо, не хочу тебя объедать.
Холли еще раз вытирает губы, допивает кофе и встает из-за стола. С момента, как мы зашли сюда, сделали заказ и сели, и до того, как она встает, чтобы уйти, не прошло и десяти минут.
Не понимаю, что делаю, пока не чувствую своими пальцами мягкую кожу ее запястья и бьющийся пульс, но моя неожиданная попытка остановить ее шокирует нас обоих в равной степени. Холли переводит взгляд с моего лица на руку, которой я легко удерживаю ее, а потом снова смотрит на меня с застывшим вопросом на губах. Несмотря на переполняющее меня желание, я должен отпустить ее и свалить отсюда побыстрее, но потребность провести с ней больше времени куда сильнее.
— Сам не знаю, что делаю, — признаюсь я, как будто согрешил. Слова, вязкие как патока, и предают мужчину, которым мне хочется стать.
Девушка снова опускает взгляд на мою руку, которой я держу ее за запястье, туда, где наша кожа соприкасается, и признается:
— И я не знаю.
Ее темно-карие глаза находят мои, и боль, которую я вижу в их шоколадной глубине, неожиданно мне знакома. Она как старый друг или любимая куртка. Хочется скользнуть в нее и купаться в этих муках. Я хочу потереться об эту боль, пока зуд не превратится в ожог.
— Где ты живешь?
Она знает, к чему я веду, потому что даже глазом не моргает на мой бесцеремонный вопрос.
— Я на машине. Тут не далеко. Дома никого нет.
Между нами что-то трескается с неприятным звуком и немелодичным долгим звоном, скорее как от резкого удара, который может застать врасплох. Мы оба впитываем это ощущение, наслаждаемся сопровождающей его болью и позволяем ему превратиться в трепет.
— Идем, — это команда. Я не спрашиваю, а она не ждет вежливой просьбы или застенчивого вопроса. Не могу сказать, когда это превратилось из неуклюжего, навязанного свидания во что-то еще, но я точно не могу, нет, не желаю останавливаться. Мы — два автомобиля, которые вот-вот столкнутся, и я со всей страстью предвкушаю травмы и синяки от нашего надвигающегося и непредотвратимого столкновения.