Освобождаю ее руку от своего захвата, и Холли медлит лишь на секунду, прежде чем закинуть на плечо сумку и повернуться к выходу из кофейни. Мы меняемся ролями: теперь я послушно иду за ней, и точно так же, как до этого вел ее сюда, девушка не оглядывается, чтобы убедиться, следую ли я за ней. Она знает, что это так.
Мы петляем по многолюдным улицам, пытаясь не столкнуться с туристами, и я задерживаю свой взгляд на ее спине. Свободная хлопчатобумажная рубашка, которую она носит как платье, туго затянута на талии широким кожаным ремнем. У нее на ногах простые коричневые кожаные сандалии с тисненым цветочным рисунком, и, как всегда, в ее в волосах цветок, на этот раз желтая гербера. У нее длинные, гладкие и загорелые ноги, и я заворожен тем, как рубашка обтягивает упругие бедра. Ее подтянутые мышцы под обласканной солнцем кожей растягиваются и напрягаются с каждым шагом. Она не спешит, но и не сбивается с шага. Девушка идет с присущей ей расслабленной уверенностью, которая проявляется тем, как она одета, как себя ведет и даже говорит. Холли не особо старается угодить кому-либо, и, черт меня подери, если это не кажется невероятно возбуждающим.
Когда мы подходим к видавшей виды маленькой и старой машине, которая стоит на тенистой стороне улицы, она открывает водительскую дверь, бросает сумку на заднее сиденье и наклоняется, чтобы разблокировать пассажирскую. Холли не смотрит на меня, не подает знак, чтобы я сел. Сам факт разблокировки двери является для меня приглашением присоединиться к ней.
Мы оба знаем, что если я сяду в машину, то только по одной единственной причине. Нам следует испытывать неловкость. Между нами должно витать некомфортное напряжение.
Но ничего такого нет и в помине.
Когда с громким скрипом открываю ржавую дверь и сажусь на сиденье рядом с девушкой, внутри машины не остается ничего, кроме Холли и меня, и неоспоримого осознания того, что мы едем к ней ради секса. Не притворяемся, что это приглашение на кофе, ведь мы только что оставили две недопитые чашки этого напитка на столе в кофейне. Я еду с ней не для того, чтобы посмотреть, где она живет, или еще по какой-нибудь невинной причине, которая приведет или не приведет к сексу.
Я еду с ней исключительно ради того, чтобы забраться к ней в трусики и погрузиться в ее тело.
Она хочет этого.
Мне это нужно.
Так что отключаю все остальные чувства. Время сожалеть наступит позже. Едва заметный скользкий стыд делает попытки выползти из глубины моего нутра, из того места, которое пульсирует в предвкушении.
Ты был только с одной женщиной. Ты должен быть только с одной женщиной.
Заталкиваю эту мысль обратно и запираю ее со всем прочим.
— Не хочу, чтобы ты думал… — начинает она, и я останавливаю ее поднятой рукой, прежде чем пристегнуться ремнем.
— Я ничего не думаю. Не пытайся объяснить то, что не требует разъяснений. Мы оба взрослые люди, и мы оба свободны, — последнее слово в моем предложении отдает горечью на языке.
Она проглатывает несказанные ею слова, вставляет ключ в замок зажигания, и ее машина заводится со стонущим рокотом. Мы молчим всю дорогу до ее дома. Холли не включает музыку на старой магнитоле, и никто из нас не открывает окно, от чего внутри становится жарко как в аду. Жар только усиливает пульсацию желания внизу живота. Пот течет по лбу, и легкие горят от каждой порции вдыхаемого спертого воздуха. Я исподтишка наблюдаю за ее пальцами, когда Холли сжимает ими руль, будучи очарован их ловкой грацией и разноцветным лаком на каждом ее ногте.
Розовый, лимонный, бирюзовый, лиловый, голубой.
Лак на ногте ее большого пальца облупился, и мне хочется провести по его неровной поверхности кончиком своего, прежде чем обхватить его губами и втянуть в рот.
Ее кожа будет соленой или сладкой?
Все, что бы ни делала эта девушка внутри обжигающе нагретой машины, заводит меня, усиливая бешеное возбуждение и заставляя гореть изнутри.
Ее короткие отрывистые вдохи, игра мышц загорелого предплечья. Пряди волос, прилипшие к влажному лбу, большой палец, которым Холли отбивает на руле какой-то неизвестный мне ритм, то, что она управляет автомобилем одной рукой — все это, все эти незначительные мелочи заставляют мою кровь в венах кипеть и приливать к паху.
Я возбужден до боли. Мой надолго позабытый член болит от редко случающегося стояка. Сексуальное возбуждение, которого вообще не существовало несколько месяцев, подняло свою голову, как зверь, очнувшийся после долгой спячки. Никакой деликатности или даже изощренности не будет в том, что случится, когда останусь с ней наедине. То, как чувствую себя, находясь в тесном пространстве машины, говорит о том, что я, вероятно, приду в замешательство, когда и если окажусь внутри нее. Нет, никаких если. Не пройдет и часа, как я окажусь внутри нее.