Но не делаю этого.
Я уважаю его действия и частично понимаю, почему он так поступает, однако чувствую себя настолько эмоционально истощенной, что хотела бы просто лежать в его объятиях, позволив реальному миру ускользнуть. Хотя бы на короткое время.
Вместо этого раздеваюсь, скручиваю волосы на макушке в неряшливый пучок и ступаю в ванну.
Температура идеальна. Не слишком жарко и не слишком холодно, так что вскоре мои мышцы расслабляются. Я начинаю отключаться, опустошенная долгим днем и мучительным избавлением от наших с ним демонов.
Думаю об Айви и Арти, о прекрасной женщине по имени Лора, которая так любила свою семью, что готова была умереть за них. О своей матери, чьи муки отняли ее у меня и оставили в одиночестве. О Йене, и о том, как глупо было быть его марионеткой, а еще о Джоше. Мужчине, ради которого я легко могла бы потерять свое сердце.
— Холли, ты там уснула?
Открываю глаза, и непроизвольно дергаю рукой теперь уже в прохладной воде, выплескивая ее через край наполненной ванны.
— Нет, — отвечаю я хрипло. — Вернее да, но уже проснулась. Должно быть, задремала.
Хорошо, что Джош меня не видит, потому что, клянусь, мое лицо краснеет от смущения.
До меня доносится его смех, а затем:
— Твоя кожа вся сморщится. Я не собираюсь прижиматься к черносливу.
— Ты что-то имеешь против чернослива? — кричу я. Мой голос звучит немного громче, чем нужно, и я еле сдерживаю улыбку из-за его поддразниваний.
— Нет. Ничего не имею против сухофруктов, они частенько… ну знаешь, помогают мне. Но я бы предпочел прижаться к тебе.
При этом я фыркаю. Только Джош мог пошутить насчет дефекации. Однако мне все равно хочется больше, чем просто объятий.
— Ну ты и дурачок.
— А ты — красавица, — отвечает он через закрытую дверь.
Улыбаюсь еще шире, и к тому времени, как вытираюсь и надеваю рубашку, не беспокоясь о лифчике, трусиках или джинсах, моя улыбка настолько широка, что лицо чуть не лопается.
— Уже безопасно выходить наружу? — спрашиваю я через щель в двери. Свет из ванной посылает лучик через тусклую комнату.
Джош поднимает глаза со своего места на кровати. Он сидит прислонившись к спинке кровати, сексуальные очки в темной оправе сползли на нос, а на коленях лежит открытая книга.
Есть ли что-нибудь более привлекательное, чем красивый мужчина, который читает? Стоя в проеме ванной и восторженно наблюдая за тем, что делает Джош, могу с уверенностью признать, что, по крайней мере, для меня нет никого более сексуального, чем именно этот мужчины, с книгой в руках.
— Плотоядного мальца здесь нет, если ты об этом. Только его отец, который ест чернослив.
Я поднимаю пальцы и шевелю ими перед собой.
— Ничего похожего на чернослив.
Джош снимает очки, кладет их вместе с книгой на тумбочку, а затем откидывает одеяло.
— Ну, тогда сегодня моя счастливая ночь. Иди ко мне, Холли.
Взглядом скольжу по его лицу, затем по гладкой обнаженной груди вниз, к слегка очерченному загорелому торсу, и останавливаюсь на его плотных белых боксерах.
Сглатываю и снова поднимаю глаза к его лицу.
— Холли, — хрипло предупреждает мужчина. — Не смотри на меня так. Не сегодня. Я желаю тебя гораздо сильнее, чем победы Ливерпуля в финале Кубка Англии, и как пожизненный фанат красных, скажу, что для меня это слишком.
— Это ты взял за правило только прижиматься, а не я, — говорю, смело выходя из ванной в рубашке, едва прикрывающей ту часть меня, которая в данный момент изнывает от желания. Ободренная голодным взглядом его глаз, позволяю одной стороне моей рубашки соблазнительно соскользнуть с моего плеча.
— Холли, — почти рычит Джош. — Ты играешь нечестно. Я пытаюсь быть джентльменом.
— А что, если я не хочу, чтобы ты был джентльменом? Что, если мне нужно, чтобы ты сделал то, чего так хочешь?
Если я думала, что контролирую ситуацию, то глубоко ошибалась.
Быстрее, чем это вообще возможно, Джош припечатывает меня к кровати, прижимая свое твердое бедро к жару моей гладкой промежности, и удерживает мои руки над головой.
— На тебе нет нижнего белья, — шипит он, когда я не могу остановить себя и начинаю бесстыдно тереться об его бедро.
— Определенно, — признаюсь ему, затаив дыхание. — Мне нечего было надеть после ванны, и нет ничего хуже, чем носить грязные трусики, когда ты чистый.
— О, Боже, — стонет Джош мне в губы, двигаясь и создавая восхитительное трение о мою кожу в самом нежном месте.
— Перестань бороться с собой, пожалуйста, Джош, — умоляю я без угрызений совести. — Я хочу тебя, и ты... — вырываю руку и скольжу между нами, захватывая его напряженный член, скрытый тканью боксеров, — по-видимому, хочешь меня, если это считается за признак. Так почему мы сдерживаемся?