«Ириша, это подстава… – бормотал он из последних человеческих сил. – Я похож на идиота, который едва дождался, пока жена уйдет в дамскую комнату, и тут же помчался напиваться, снял и потащил в грязь эту страшную девку?..»
«Нет, Шурик, ты не такой, – грустно ответствовала Ириша. – Но мне было очень неприятно, когда ты лапал ее. Она не страшная – если смотреть на вещи объективно. Ты не думал в тот момент о подставе. Прости, но я действительно ухожу. Проспишься – знаешь, где меня найти. Ума не приложу, как ты будешь объясняться».
Она ведь тоже нехорошо поступила – ушла, оставив человека в ужасном состоянии. Возможно, пройдя часть пути, одумалась, вернулась. Но было уже поздно. Турецкий на месте не сидел. В состоянии, как после литра суррогатного спирта, он выбрался из домика, куда-то поволокся. А вот куда он поволокся и как ему это удалось, история деликатно умалчивает. Дважды были проблески. Ни в одном из них он не встречался с ночными грабителями. Он выбирался на какую-то наклонную улочку, мощеную булыжниками, уткнулся в выставку стираного белья, запутался в ней, бежал от собачьего лая. Еще один проблеск – он поднимается с земли, вылезает на открытое пространство, ветер дует в лицо, он чувствует йодистый запах. Возможно, он выбрался к так называемой марине – месту стоянки морских яхт…
Но как он оказался на судне? Он мог поспорить на все свое движимое и недвижимое имущество, что самостоятельно идея проникнуть на чужое судно прийти ему в голову не могла. Его сюда привели, бросили в пустой каюте. Хорошо, что не на пол. Зачем?
Уныние прогрессировало. Он рассматривал себя в зеркало. Призрак обезьяны с электродом в голове никак не рассасывался. Объяснение должно быть элементарным и даже скучным. Но пока ему было страшно и больно. Если он в плену, то дверь, которая двоится в глазах, должна быть заперта. Если нет, то она откроется, и он получит объяснения. Он облизнул рассохшиеся губы, двинулся к двери, зафиксировал (не сразу) руку на дверной ручке, потянул ее на себя. Дверь открылась.
Качка нарастала. Пришлось упереться в переборку, расставить ноги. Он стоял в конце коридора, устланного ковровой дорожкой со сложным рисунком. Судно явно не было рыболовецким. Стены заделаны в декоративный пластик, в него же утоплены матовые светильники. Коридор разделен на два отсека – наподобие того, как это делают в подводных лодках: узкая переборка, а в ней отверстие для прохода. Салон VIP и «эконом-класс». Он находился в последнем. Данный отсек был короче. Здесь было четыре двери, обстановка не такая сложная, стены не такие блестящие. В двух шагах просматривалась лестница с окрашенными металлическими перилами – она убегала куда-то вниз, вероятно, в машинное отделение. Он невольно задумался – лестница или трап? Кажется, на судах любая лестница называется трапом? Он высунул нос – здесь же, за затейливо выполненной дверью, совмещающей в себе металлические и деревянно-резные элементы, был выход наружу. Напротив еще один. С небольшим смещением – лестница наверх. Он не решился выходить на улицу, вернулся, сунулся в каюту напротив – дверь открылась. Он замер от неожиданности. Вошел. Не больно-то роскошно – вроде той каморки, куда его бросили. Две койки, навалены какие-то мужские вещи, нераспакованные сумки.
– Кто-нибудь есть? – на всякий случай прохрипел он.Каюта не отозвалась. Он вышел, подергал соседнюю дверцу. Заперто. Переместился к двери напротив. Дверь послушно открылась, он вошел внутрь. Обозрел крохотное помещение с иллюминатором, внутренности вмонтированной в переборку откидной кровати, круглый столик, на котором стояла недорогая дамская сумочка, небольшой кожаный чемодан под столиком – его, похоже, еще не разбирали. Коричневое платье на плечиках, висящее на приоткрытой дверце шкафчика, небрежно брошенные в угол туфли на шпильках. Иллюминатор показывал то же самое море, поручень, фрагмент фальшборта, спасательный круг. Взгляд невольно затормозился на откидной кровати. Не такая уж безопасная, говорят, штука. Ирина рассказывала страшную историю, приключившуюся с теткой ее подруги. Тетка путешествовала по Бельгии, остановилась, в целях экономии, в дешевой гостинице. Вытащила из шкафа складную кровать, спокойно уснула. Посреди ночи с механизмом что-то приключилось, кровать захлопнулась. Труп обнаружили через день, когда истек срок оплаты за номер, а клиентка куда-то пропала. Бедненькую всю переломало. Даже не поняла, что случилось. Племянница, конечно, этим делом воспользовалась, вытрясла из Бельгии кругленькую сумму, но тетку это слабо утешило.Он выбрался из каюты, переместился в коридор, который служил продолжением первого. Не меньше десятка дверей – вместительная, однако, посудина. Он переходил от одной двери к другой. Некоторые были заперты, другие послушно открывались, демонстрируя небольшие, но со вкусом декорированные и обставленные помещения. Несколько раз его посещало неприятное чувство, что на судне, кроме него, никого нет. Но быть такого не могло, он гнал свое чувство подальше. Впрочем, без чертовщины здесь, похоже, не обходилось… От всех этих глупых телодвижений вернулись тошнота и головокружение, он прислонился к стене, перевел дыхание. Пора на свежий воздух. Он толкнул последнюю дверь перед выходом на носовую часть судна, она открылась, Турецкий всунул нос в каюту, собрался поинтересоваться, нет ли тут кого-нибудь (ну так, чисто случайно), но решил помолчать. В помещении кто-то был. Под иллюминатором на спине лежал молодой человек в белоснежной, расстегнутой до пупа рубахе от Валентино, и с наивным изумлением смотрел в потолок. Турецкий замешкался – как прикажете толковать? Дабы подчеркнуть таинственность и необычность происходящего? Осторожно вошел, осмотрелся. Уютненько, стены обиты натуральным деревом, каюта обставлена без претензий, но жить можно. На цыпочках, словно боясь разбудить уснувшего в неположенном месте человека, он подошел к безжизненному телу, пристроился на корточки. Взгляд молодого человека был неподвижен, он разбросал руки, правая нога неловко изогнулась под левой. Он попробовал отыскать пульс – на запястье, под основанием шеи, вгляделся в зрачок. Пустые меры. Молодой человек скончался несколько часов назад, остыл и распространял вокруг себя не очень аппетитный аромат. Ну что ж, еще одна сильная тема…
Он склонился над трупом. Отметил правильные черты лица, юный возраст, в котором как-то неприлично умирать, прозрачно небесные, словно подсвеченные изнутри глаза, от которых сходят с ума неопытные девчонки, небольшую царапину в районе переносицы, припухлость в том же месте. Осторожно приподнял голову, ощупал затылок. Крови не было, черепная коробка не разбилась, но на затылке прощупывалось крупное уплотнение. Он привстал, осмотрел иллюминатор, особенно стальной обод, снабженный заклепками, зафиксировал несколько прилипших черных волосков.
Поднялся, на цыпочках вышел из каюты. В коридоре было тихо, вернулось ощущение, что на судне их всего лишь двое – бывший следователь по особо важным делам и голубоглазый покойник. До конца коридора оставалось несколько шагов. Картина аналогичная той, что на корме: изгибающаяся лестница, убегающая вниз, выходы наружу – влево, вправо. Он испытывал нерешительность. Никогда не замечал за собой страха перед разомкнутым пространством. Он ловил себя на мысли, что боится выходить – словно за дверью его поджидало что-то страшное, фатальное, неисправимое. Голова заныла. Он побрел обратно в кормовую часть, перебрался через стальную балку между отсеками, помялся у своей каюты. Подавил желание плюнуть на все, вытянуть ноги, погрузиться в сон, и будь что будет. Положи его сейчас спать – он неделю проспит. Протащился мимо каюты, добрел до лестницы в машинное отделение, облокотился на ограждение, чтобы передохнуть… и похолодел.