Изящный кавалер никогда не отступал, не отступил он и на этот раз. Ничем не занятое, скучающее, ищущее развлечений существо, которое могло послать более мудрого человека прямо в ад, не отвергло дерзкого смертного:
В карете из цветущих магнолий и лилий,
Под флагом, сплетенным из роз стебельков,
И украшенных цветущими ирисами,
Она правит темно-коричневыми леопардами,
На поводу у нее свирепые рыси.
Грохочет гром и молнии раскалывают небо,
"Я воздвигну беседку на мягком камне,
Для прекрасного гордого юноши, сладкого как персик.
Со стенами из ирисов, с полом из мрамора.
Из цветущего перца я сделаю крышу,
Стропила из сливы, а окна из лилий,
Белый флаг из лотоса взовьется над домом.
Из донника сделаю экран от духов,
На полу разбросаю сладкие хризантемы,
Ароматный укроп и красную петрушку.
Осенние орхидеи с зелеными листьями и алыми стеблями,
И тысячью цветов наполню двор.
Кавалер стал любимцем богини — он всегда становился любимцем, где бы он ни был — и в конце концов она доверила ему отвезти на своей карете Персики Бессмертия на пир богов. Управляя каретой с запряженными в нее драконами, он проскакал мимо Юпитера, вокруг которого безостановочно крутится пояс из черепов, измеряя Время.
Драгоценные лунные семена вплетены в его волосы,
Его одежда-радуга сверкает в ночном небе.
В шапку вшиты кометы, пояс из упавших звезд,
Из его ножен рвется сияние солнца.
"Умирает тот, кто не рискует!" кричит он звезде-времени.
И его меч разрубает черепа. "Сгниет все, что не растет!".
Кавалер съедает Персики Богини,
И получает жизнь, вечную как Небо или Ад.
Жажда бессмертия ослепила кавалера, и вселенная вздрогнула от ужаса, когда он заплясал от наслаждения. Его оглушило, и когда птичка Цзяо-мин закричала, предупреждая об опасности, он услышал только победную радостную песню. Он сошел с ума, и взмахнул кнутом, собираясь разнести в клочья любую звезду, оказавшуюся на его пути, и закричал драконам, чтобы они неслись еще быстрее.
Одна стояла Госпожа Озер и Гор
На голой вершине, окидывая взглядом свое царство.
У ее ног клубились облака, мрачные и серые.
Погасли серебряные лучи луны
Когда Госпожа призвала гром,
Загрохотавший у ее ног.
Поднялись тигриные глаза
И небо перечеркнули горящие полосы.
Обнажились тигриные зубы, сверкнули тигриные когти,
И тигриный крик достиг нефритовых драконов.
Они встали на дыбы, подпрыгнули и заревели.
Тигриный смех окутал маленькую фигурку,
Которая слетела с колесницы, закружилась и полетела вниз,
Освещенная лучами звезд и луны.
Метеор пронесся сквозь небо и упал в земную грязь.
Кавалер приземлился в болоте, совершенно невредимый, и отправился вниз, в одно из святилищ великой богини. Там он нашел плоды своей жизни с богиней: две корзинки с младенцами и два амулета с именами детей. Мальчик казался маленьким, сморщенным и несчастным, и на его амулете было написано Хуай-И «Зло». Зато девочка было невероятно красива, вот только в ее глазах навсегда застыл испуг, и на ее амулете стояло Фэн-Ло «Безумие». А маленькой шкатулке рядом с детьми кавалер нашел зеркало и третий амулет, на котором с ужасом прочитал Цзи-ту «Завистник». И когда он посмотрел в зеркало, то обнаружил, что богиня дала ему лицо Завистника. Он подхватил младенцев и с диким криком убежал в лес, и вот конец его истории, написанный исключительно странными стихами:
Голубой енот уснул, обливаясь кровью,
Холод лисам протянул лапы к изголовью.
А столетняя сова дико засмеялась,
Смерть по лесу побрела, и в село забралась.
Пес залаял на луну, побелев от страха,
Гуси с утками легли, стали горстью праха.
Люди плачут и вопят — косит их холера.
Серый призрак песнь поет — песню Кавалера.
В воздухе прозвучали последние слова, мы отступили назад и переглянулись.
— Великий Будда, это похоже на безумную колыбельную, — сказал Янь Ши.
— Или на самые мрачные стихи Ли Хэ,[18] — заметил Мастер Ли.
Он аккуратно перевел каждое слово, прежде чем идти к артефакту, о котором рассказала нам дочь главаря бандитов. Мы протиснулись через узкую щель, повернули влево и оказались в еще одной пещере, также освещенной светом солнца из отверстия в потолке, и даже обычно невозмутимая Юй Лань вздрогнула, а я закричал.
Мы глядели на нашего грабителя, нарисованного на стене много столетий назад, и, тем не менее, можно было разобрать каждую деталь. На шеи человека-обезьяны висел амулет «Завистник», в руках он держал ужасных детей Зло и Безумие. Завистник склонил голову, и только теперь я понял, почему святилище было посвящено инь, а не янь. Мастер Ли взял у меня факел, зажег его, вошел в темноту, находившуюся напротив изменившегося кавалера и моя печень превратилась в ледышку. Никто не говорил и не двигался. Мы глядели на картину вдвое большую, чем изображение Завистника, и, могу сказать, не часто я видел что-нибудь более ужасное.
— Завистник, безусловно, был самым отчаянным парнем за всю историю Китая, — почтительно сказал Мастер Ли. — Это же Си Ван Му, великая и ужасная Королева-Правительница Запада, и слава о ней гремела задолго до того, как мы, китайцы, включили ее в свой пантеон. Ничего удивительного, что снаружи стояли тотемы смерти. Эта дама — покровительница чумы, а ее слуги — Демоны Разрушения.
Юй Лань уже стояла на коленях, кладя земные поклоны, Мастер Ли немедленно присоединился к ней, и мы с Янь Ши отстали не намного. Потом мы молча встали, замороженные богиней, глядевшей на нас со стены. Она была великолепна, если не считать тигриных зубов, торчащих из рта, руки заканчивались тигриными когтями, тело ниже пояса отражало водяной источник ее божественности и заканчивалось чем-то вроде хвоста дракона: огромного, чешуйчатого, сверкающего и извивающегося. В ее бессмертных глазах не было даже намека на слабость или жалость, и я думаю, что именно к ней относятся строчки знаменитого поэта Ли Хэ, о котором только что вспомнил Мастер Ли: "Если бы у Неба были чувства, оно бы состарилось."
Мастер Ли сбросил с себя оцепенение и опять повернулся к преобразованному кавалеру.
— Или это он бродит по земле через три тысячи лет после встречи с богиней, или мы с Быком видели самого великого подражателя в мире. И я не могу не спросить себя: что случилось с его очаровательными детьми, и чего он пытается добиться?
Янь Ши глядел на картину и его глаза горели. Горечью? Я не мог сказать, но на его месте я бы почувствовал то же самое. Великолепный кавалер получил лицо раскрашенной обезьяны, а Янь Ши по-видимому был красавцем, прежде чем оспа превратила его лицо в кошмар. Повелительница чумы изуродовала их обоих. Как только до меня дошла эта простая мысль, кукольник напомнил мне, что родился аристократом, а аристократы не тратят время, жалея самих себя. Внезапная солнечная улыбка осветила его разрушенное лицо.
— Не хочу говорить за других, но мне кажется, что это великолепно, — радостно сказал он. — Если теперь я начну жалеть сам себя, я должен буду подумать об этом счастливом парне и двух его отродьях, Зле и Безумии. А у меня есть Юй Лань! — Внезапно его улыбка исчезла. — Для нее это очень тяжело, — тихо сказал он. — Она жрица Ву, и, следовательно, служанка Королевы-Правительницы, а все служанки этой дамы живут в постоянном страхе перед своей повелительницей.
Только сейчас я сообразил, что Юй Лань так и не встала с колен, но продолжала стоять перед богиней, с бледным трясущимся лицом. Кукольник мягко поднял ее, ласково обнял и повел наружу, к свету солнца.
万
ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ГЛАВА
Волны горячего воздуха искажали предметы, и я не понимал, где нахожусь. Вроде бы я рядом с нашим маленьким деревенским домом, за которым находилось озеро, но я знал, что мне все это снится, сжал глаза посильнее, потом открыл их: озеро исчезло, зато дом подпрыгнул в воздух и повис, его дно мерцало и переливалось.
18
Ли Хэ (791 — 817 гг), умер в 26 лет. Начал писать стихи с семи лет. Блистательный поэт-экспромтист, отличался тонкою талией, сросшимися бровями и длинными ногтями. Писал стихи с такою стремительностью, что даже знатоки этого дела отказывались верить, пока не убеждались воочию в его исключительном даровании. Сюжеты брал из своей совершенно необузданной фантазии.