После третьих двадцати граммов она прикрыла рюмку ладошкой и продолжила рассказ:
— Кирилл работал хирургом-стоматологом — удалял зубы, вскрывал флюсы, исправлял челюстные дефекты. Работа ему не нравилась — часто жаловался на старушечьи гнилые челюсти, запущенные гингивиты, плохо чищенные протезы, бедно оборудованный кабинет поликлиники. Изредка приносил с работы коробку конфет или пачку кофе и шутил, что врачам, дескать, принято давать взятки покрупнее. Новых детей заводить не пытался, но Петьку любил. А потом пошел на курсы. Так он это называл…
— Знаете, Борис, — щеки женщины вспыхнули румянцем, — я сразу поняла, что он врет. Первая мысль была — любовница, но потом поняла: нет, не то… Но тоже страсть, какая-то особая, тайная, занимающая его целиком. Он изменился, ожил, стал мало спать и редко бывать дома. Но ничего, совсем ничего не рассказывал. Читать стал запоем, в Интернете часами «просиживал». Я, конечно, интересовалась, где он «зависает», — только медицинская тематика. Родная челюстно-лицевая хирургия, военно-полевая, врожденные дефекты и уродства. Гемисекция, закрытие сообщения полости рта с гайморовой пазухой, удаление новообразований слизистой оболочки полости рта, устранение рецессии десны, удаление камней из протока слюнной железы, установка дентального имплантанта… Все по профилю, ничего подозрительного. И зарабатывать стал лучше — не как олигарх, конечно, но и не как рядовой доктор из поликлиники. Мебель обновили, гардероб улучшили… Я привыкла к его молчанию, расспрашивать перестала — надоело унижаться. Внешне все пристойно было: усталый, много работающий муж и жена, капризничающая от недостатка его внимания. И, — тут Алена сделала глубокий вдох, сама себе плеснула в рюмку и залпом ее опрокинула, — я увидела, как он рисует на Петьке. Понимаете, он думал, я в ванной, поставил мальчика перед собой и стал рисовать на нем карандашом для подводки глаз. Он, вообще-то, всегда так делал, когда обдумывал ход операции. То есть рассказывал, что делает, если предстоит сложный надрез. А косметический карандаш — чтобы вытереть было легко, и гипоаллергенные они обычно.
— Вы считаете, что это не совсем обычно: выбрать приемного сына в качестве манекена?
— Нет, понимаете, Петька здоров. У него нет пороков развития челюстей, дефектов мягких тканей лица, сами видите…
Петька действительно выглядел абсолютно здоровым симпатичным пареньком, увлеченно катающим пожарную машинку между тарелками с салатом.
— Муж рисовал операцию по нанесению уродства! Я все-таки пять лет с Кириллом, книжки его не раз листала — сразу поняла… Надрез от угла рта почти до козелка, закрепление рассеченной щеки под скулой слизистой наружу, выворачивание верхнего века, раздвоение верхней губы…
Рублева передернуло от нелепых подробностей. Он даже мысленно не смог примерить страшную маску на играющего пацана. Ужас на лице Алены Игоревны доказывал, что она подозревает своего Кирилла в чем-то бесчеловечном.
— Знаете, то, что врач разрисовал мальчику лицо, еще не говорит о том, что он собирается делать. Можно понять ваши материнские опасения. Любая мать испугалась бы, — Комбат чувствовал, что фальшивит, уподобляясь милиционерам из райотдела.
Но женщина неожиданно положила свою ладонь ему на руку и тихо попросила:
— Дослушайте, вы не можете не поверить, только дослушайте.
И волна напряжения и отвращения отхлынула, уступив место любопытству и состраданию.
— Несколько месяцев назад они с Петькой принесли с улицы собачонку — гладкошерстную дворнягу. Я была против, а сын, естественно, — за. Кирилл пообещал, что вынесет щенка через день-другой во двор, дескать, не пропадет он там. Я не могла понять, почему нельзя вынести его сегодня, когда Петя уснет, зачем приучать пса к дому, если «усыновить» его мы не готовы. Но муж настоял. Утром мы ушли — я в школу, Петя в сад. Вернувшись, песика, естественно, не застали… Малыш поплакал, я поуспокаивала — все, как и бывает в таких случаях. Потом готовить пошла и совершенно случайно выбросила вилку в мусорное ведро — смахнула вместе с куриными косточками. Естественно, решила достать… А там свернутый полиэтиленовый пакет, в нем туго скрученная газета. Убираю всегда я, Кирилл и огрызок до мусорки не доносит, бросает там, где ел. А тут целый пакет. Развернула я его, уж думайте обо мне что хотите. Вижу — марля, втрое сложенная, с дырой посередине, в йод испачканная, и собачья шерсть… Много шерсти, понимаете?