— Не понимаю, — честно признался Комбат.
— Он оперировал эту собаку, сначала побрил нужную часть кожи, потом обработал операционное поле йодом, покрыл салфеткой и резал…
— Что резал?
— Лицо, то есть мордочку. Щенок весь черный был, а на щеках и лапке белые пятна. Так вот — шерсть в газете была черная и белая, белой больше.
— Может, он ногти ему стриг или рану на лапе обрабатывал? — Рублев уже и сам понял, что говорит ерунду. На лапах у уличной собаки шерсть будет грязной, даже если их вымыть с мылом.
— С одной лапы столько шерсти не набралось бы, зверек небольшой был.
— Но если он оперировал, то где? Чем? В чем стерилизовал инструмент? Где, в конце концов, следы крови? Тампоны, салфетки?
— Вы еще про анестезию не спросили, — качнула головой рассказчица. — Все это в домашних условиях возможно: резать на кухонном столе, светить настольной лампой, шить кривой сапожной иглой шелковыми нитками. Только ему это было ни к чему — кроме стола и лампы, дома было профессиональное оборудование.
— Зачем? Хотя понятно — каждый тащит с работы, что может. Повар — голенку, строитель — цемент, врач, оказывается, — шприцы, корнцанги и шовный материал.
— Именно так, этого добра всегда по коробкам было припрятано… Короче, видела я эту собачку потом, случайно — во дворе бомжи мусорный бак перевернули, долго прибиралась уборщица… А сверток с собачонком (она так и сказала — собачонком) вороны расклевали… Я сразу поняла, что это, кто это… Тот щенок… Уже через час узнать было невозможно — мягких тканей практически не осталось… Но все, как я и думала, — бритая операционная область, вывернутая наружу слизистая щеки, еще и насечки на ней — как при искусственном шрамировании. Знаете?
Про искусственное шрамирование Рублев не догадывался, но про настоящее — от ножей, крюков, зубов или пуль — знал не понаслышке. И все-таки рассказанное — еще не повод бросать работу.
Среди бывших друзей Кирилл считался «увязающим однолюбом». Эта вязкость делала его неимоверно тяжелым в общении с тем, к кому он испытывал симпатию. В детстве мать не могла ни на минуту оставить его, чтобы сходить в магазин. Он хныкал под дверью уборной, бросался с кулаками на ее подруг, изредка заходивших в гости, вис на ногах у отца, когда тот приглашал маму танцевать. Невзаимной любви не существовало — если он хотел кого-то, его обязаны были хотеть в ответ. В школе одноклассники быстро научили маленького Кирюшу сдерживать порывы страсти, жестоко избив и унизив в грязном мужском туалете. И все из-за Светы — красивой бойкой отличницы. Не было ни одного мальчика, не мечтавшего поднести к дому ее портфель. В физкультурной раздевалке была разработана и утверждена справедливая очередность этого священнодейства, а он не подчинился, забежал вперед. За что был не только поколочен и перекрещен струями товарищеской мочи, но и насовсем исключен из очереди. Это сделало безответную любовь болезненно-щемящим наваждением. Света уже в третьем классе стала редко получать пятерки, к шестому подурнела и покрылась прыщами. Все забыли и о детской страсти, и об акте возмездия за покушение на коллективного кумира. Даже сам кумир — давно не красавица и не умница. Только мрачный мальчик Кирилл вынашивал план овладения запретным плодом. Почему-то именно с ним обыкновенная, непопулярная Света была неласкова и осторожна. В другой мужской раздевалке спустя восемь лет он снова был не удел, когда товарищи хвастались вольностями в отношениях с подругами.
Потом, в пионерском лагере, случилось взаимное чувство — девочка радостно соглашалась с его прилипчивостью и навязчивостью, позволяла прикасаться к себе и скромно и нескромно, никуда не убегала во время вечерних дискотек. Вообще, всячески давала понять, что готова на все. Он на это все, оказывается, не претендовал, ему вполне хватало ее присутствия рядом. Томительная подростковая связь затянулась почти на семь лет, поверх наслаивались другие, столь же извращенные отношения. Любая из его барышень была уверена, что она единственная, пагубная, на грани срыва и истерики страсть. Он и сам так считал, не видя патологии в том, что ловко запараллеливает отчаянные любовные истории. Отпустить женщину, которую однажды счел своей, Кирилл не мог. Некоторые вырывались от него замуж, другие спасались переездом, двое особенно ловких с легким сердцем обманывали, выдавая фальшивые чувства за реальные. Одна из них была та самая Света, которую он все-таки заполучил спустя почти пятнадцать лет выжидания. На ней и женился, прожил несколько трудных лет, развелся. Вернее — она его бросила: интерн-стоматолог слишком мало мог предложить взамен на свою болезненную подозрительность и постельную назойливость.