А ещё уток.
Ну да бог с ними.
Солнечный свет проникает ко мне через небольшое окно, расположенное прямо под потолком. Словно через мясорубку, он проходит сквозь оконную решётку, превращаясь в тонкие светящиеся полоски.
Золотая вермишель.
К слову, получается не очень-то и красиво. Ничего завораживающего. Другое дело – пылинки. В воздухе их миллиарды. Они не заметны в полумраке моего «убежища» до тех пор, пока не попадут в иглы света. Эти иглы столь тонкие, что пылинки проносятся сквозь них за долю секунды и снова исчезают в полумраке. Их бесконечно много, и все они так быстро пролетают сквозь свет шинкованного солнца, что получается нечто вроде мерцания. Вот это красиво. Можно часами смотреть.
Мне должно быть страшно или, на худой конец, хотя бы грустно, но этого нет. Почему?
Ладно, я не психиатр. Не страшно – и не страшно: значит, так должно быть. Видимо, мозг специально блокирует страх в моменты особенно сильной опасности, чтобы человек в панике не наделал глупостей, а сосредоточился на главном вопросе: как не сдохнуть.
Хотя я, наверное, ошибаюсь. Потому что как раз на этом-то вопросе я и не могу сосредоточиться, вообще ни на каком не могу. А ведь сейчас самое время, иначе мне конец.
Меня тошнит. Но это не от голода. Не будем сгущать краски: в конце концов, я не узник Освенцима, с едой у нас тут полный порядок. В том смысле, что пайки́ большие. Хотя и совершенно невкусные. Блевотина – и та, наверное, вкуснее. Фу, сейчас точно стошнит…
Да, это не от голода. Это от… страха? Всё-таки мне страшно?
Страх.
Ну разумеется, это он. Вот и хорошо. Значит, я всё ещё могу его испытывать.
Ха! Вы только посмотрите на меня, ха-ха! «Всё ещё могу его испытывать». Лицемерный засранец. Страх – это то единственное, что я вообще теперь могу испытывать. Последние несколько лет моей жизни превратили меня в вечно трясущийся кусок желе.
Зовите меня мистер Желе.
Впрочем, нет. Такое прозвище подходило ко мне в прошлом, ибо отныне я не желе, но Спартак! Раб, бросивший вызов господам, своим хозяевам.
Фу-у-у-х…
Я понял, от чего меня тошнит. От жалкой патетики. От дешёвого пафоса.
Всё, не могу, сейчас точно блевану.
Оставьте меня. Я не хочу, чтобы вы на это смотрели. И вообще – нечего вам здесь делать. Продолжайте чтение этой омерзительной книги. Или не продолжайте. Лично мне всё равно. Пусть это парит автора, а мне нужно собраться с мыслями.
Кафе, в котором собрались позавтракать Токарь и Нина, ничем не отличалось от всех прочих одиноких закусочных, разбросанных на обочинах десятков междугородних трасс, опутывающих огромную страну. То могло быть шоссе от Барнаула до Новосибирска, трасса Москва – Санкт-Петербург или дорога от Калуги до границы с Украиной: на экстерьер заведений и их внутреннее убранство это почти не влияло. Довольно было и того, что в них подавали более-менее сносную еду, которой вряд ли кто-то мог отравиться. С безразличием нарисованные вывески вяло зазывали голодных и усталых путников. И чем дальше от населённого пункта находились эти кафе, тем сильнее они внушали уверенность в том, что его владелец мало заинтересован в привлечении посетителей.
К слову, такое ведение бизнеса вызывало недоумение не у всех. Токарь, к примеру, был убеждён, что все подобные заведения открыты с одной лишь целью – отмывание денег, поэтому ждать высокого сервиса не приходилось. Самому Токарю было глубоко наплевать, где и чем набивать брюхо: за семнадцать лет лагерей его желудок научился переваривать такую дрянь, какой не кормят даже в столовых для нищих и бездомных. Но сейчас, войдя в закусочную вместе с Ниной, он недовольно сморщил нос и произнес:
– Ну и вонь. Надеюсь, хотя бы не потравимся, хе-хе.
Он сказал так не потому, что здешний запах показался ему вонью. Им овладело смущение. То обстоятельство, что вместе с ним в гадюшнике будет завтракать и Нина, заставляло его чувствовать неловкость. Ну почему он не подумал об этом раньше, когда решил остановиться поесть в такой вонючей дыре!