С поразительным для своих лет проворством старуха соскочила с койки и схватила бутылку. Я подумал, что она собирается вылить вино в умывальник, но она поднесла горлышко ко рту и несколькими большими глотками опорожнила всю бутылку.
— Пожалуйста — вина больше нет. Так хорошо?
— Прекрасно…
Даже строгая медсестра с трудом сдерживает улыбку. В коридоре она пытается мне объяснить:
— Старуха была в тяжелом состоянии. Только совсем недавно пошла на поправку.
— Это видно.
Мы возвращаемся к своим делам. Сестра из приемного покоя отложила в сторону вязание и теперь наводит порядок на столе. Нынешняя ночь как будто спокойнее других. По существу, она уже на исходе — к половине пятого небо начинает светлеть. Дождь перестал, и в обрывках разорванных ветром туч видны бледнеющие звезды.
Наконец последний пациент — португалец лет сорока, с резкими чертами лица, двухдневной щетиной, лихорадочным взглядом. Мы понимаем друг друга с трудом, хотя он живет здесь уже полгода. На нашем языке он знает всего несколько слов. Нет, он не очень болен, он просто неважно себя чувствует со вчерашнего дня — у него жар, он устал. Пока мы говорим, его начинает бить короткий, сухой кашель. На большом, будто шаль, платке, в желтую и синюю клетку, остаются тоненькие нити крови.
— Вам необходимо полежать здесь, у нас.
— Долго? — Он повторяет слова, будто не понимая их. А возможно, и впрямь не все понимает. — Долго? Как долго?
— Месяц-другой, пока неясно.
Он подавлен и, запинаясь, произносит длинную и невнятную фразу на родном языке, с примесью слов на языке своей новой родины: работа, семья, деньги…
— Вы обязательно поправитесь. Здесь прекрасные врачи…
После того как он выходит, дежурная считает своим долгом сказать мне:
— Иначе и быть не могло. Даже трудно себе представить, как мало он зарабатывает, что ест и где спит. А половину заработка, возможно и больше, он посылает домой. Я была там этим летом.
— В Португалии?
— В Испании. Но думаю, что большой разницы нет: солнце, зной… Наш климат не идет им на пользу. В конце концов…
Дверь открывается, и на пороге появляется дружок девушки, пытавшейся покончить счеты с жизнью.
— Я вам не помешаю?
— Сейчас нет.
Он садится на краешек стула напротив меня и закуривает с притворной развязностью. Дежурная возится тут же — моет шприцы, с грохотом швыряет металлические подносики, что-то ворчит себе под нос. В ее глазах он главный виновник всего происшедшего.
— Вы хотели поговорить со мной…
Он прав, а я начисто забыл о нем и сейчас чувствую себя неловко.
— Я хотел узнать, как все произошло.
— Да чепуха какая-то. Ей почудилось, что я ее разлюбил и избегаю встреч, но это неправда. Я по вечерам учусь, хочу приобрести специальность получше, а затем жениться на ней. Я обещал это и сдержу свое слово. А она не понимает. Сами знаете, как это бывает: мелкие ссоры, упреки, уколы, думаешь, что уже все приелось, что нужно что-то иное, даже если это не так. Пытаешься переиграть и…
Он выкурил всю сигарету и сейчас не знает, что делать с руками, неловко ерзает на месте, пытается усесться удобнее.
— Вот оно в чем дело…
— Я думаю, что именно здесь собака зарыта. А кроме того, я перекинулся шуткой с ее подружкой, она служит в том же магазине, и мы даже встретились раза два, но малышка восприняла все это трагически — плакала, угрожала. Сами знаете — обычные сцены ревности.
— А подруга красивее ее?
— Как будто да. Чуть-чуть. И из-за этого она попыталась наложить на себя руки. Посудите сами, какая глупость.
Я не мешаю ему переживать свою маленькую драму, волноваться.
— Ей сейчас лучше?
— Опасность миновала. А вы можете не беспокоиться, к вам никакие претензии предъявлены не будут.
Он совершенно успокаивается, и недавнее волнение постепенно превращается в какую-то враждебность по отношению ко всем нам. Юноша становится почти нахальным.
— В таком случае зачем вы меня сюда позвали?
— Нам необходимо узнать, как все произошло.
— И это все?
— Все.
Он встает и бросает на меня сердитый взгляд, но тут же отводит глаза. Мелкий, трусливый тип. А быть может…
— Я все-таки хотел бы ее повидать.
— Сейчас нельзя. Завтра утром — пожалуйста. Идите домой и возвращайтесь в часы посещения больных.
— Я подожду здесь.
— Если у вас нет других дел.
Когда мы остаемся одни, сестра укоризненно замечает:
— Надо было вышвырнуть его вон, со всеми его дешевыми историями… Через неделю он снова возьмется за свое.