- А я вот люблю Гейне. Каждый его стих, как первая близость с девушкой. Каждый раз по-новому, и каждый раз до ужаса приятно.
Монро не совсем понял его фразу, точнее, её смысл, но улыбнулся.
- А другой раз читать его стихи очень больно. Они такие… несчастная любовь! – сказал Франц. – Но ничего. Первая близость она ведь тоже бывает больной.
Монро вспомнил свою первую близость, свою смущённость, радость, и … азарт.
- Сначала говоришь себе: «о боже, как это?», - сказал Франц, - затем «боже!», а потом: «боже? О боже…».
- Франц, - заткнул его Монро, - тебе нельзя много болтать. Отдыхай.
- Знаешь маркиза де Сада?
- Франц! – Монро хотел, чтобы тишина окутала их, а разговаривать было трудно Францу, он знал.
- Понял.
Некоторое время они сидели молча. Но тишину вновь прервал Франц. Он хотел, словно выговориться перед смертью.
-Есть бабочки, которые утром рождаются, а вечером умирают. Так и я, Монро. Моя жизнь подошла к закату.
- Есть лошади, которые прокусывают себе артерии, когда их загоняют, и так они кончают с мучениями, - сказал Монро, и задумался о себе.
- Хорошие лошади. Умные. Да и вообще, они мудрые создания Творца. «Где ноги, где копыта, заброшена, забыта».
- Гамлет? Я в детстве сравнивал себя часто с Гамлетом, - с какой-то искрой в глазах сказал Монро.
- А я воображал, что я Король Лир. Забавно было. А знаешь это ещё, тоже из «Гамлета». Как же там? Пока травка взойдёт, лошадка помрёт.
Они замолчали. Монро наливал кофе себе и Францу. Остатков кофе хватит едва ли на утро.
- Знаешь, - сказал Франц, а на вкус – как самосское вино! Прекрасное, ей-богу, прекрасное.
Монро улыбнулся.
- Поэзия – страшный бог, призывающий к любви и смерти, - сказал Франц.
- Ты это к чему? – Монро удивлённо посмотрел на него, подсев ближе к костру.
- Просто… просто мысль, - Франц схватился за голову, которая вновь стала болеть, и бить пульсированными ударами, - ах, Монро… если бы я знал!
- Что знал?
- Если бы перед рождением я знал, что буду так страдать … то родился бы я? Стал бы я стремиться к жизни? Теперь я стремлюсь к смерти…
- Все мы стремимся к смерти, признаюсь, я тоже, друг мой. Может быть, чаще тебя. Мы как те лошади…
- Которые прокусывают себе артерии, - перебил его Франц, - я понял.
- Сон – младший брат смерти. Пора бы спать, друг мой, сказал Монро, всматриваясь в бездонные глаза Франца, пытаясь найти там хоть что-то живое.
- Брось ты! Ещё рано. А ещё столько нужно обсудить!- голова Франца снова разболелась, - ради бога… ещё хоть чуть-чуть, Монро, не оставляй меня, прошу! Побудь хоть ты со мной! Не оставляй…
- Ради бога? Один мой друг говорил, что любой теологический спор стоит начинать с фразы «человек создал бога, а не наоборот». Обычно, после этого начиналась истинная вакханалия.
- Я много читал богохулов, греков, немцев, и французов. Да что с того, где они сейчас? В аду. Мы все туда попадём. Нам нужно опьяняться миром, поэзией, вином. Накуриться опиатом и отборным табаком, любить дам и жить! Жить, а не аскетничать, подобно христианским миссионерам. Знаешь… спустить Иисус сейчас к нам, и, увидев церковь… он был бы шокирован. Церковь и христианство – суть вещи не совместимые и абсолютно противоположные. К чёрту. Нужно сделать жизнь целью, искать истину, понимаешь? Ты влюблён, Монро? Значит, ты уже пьян! Ах! Ты пьян, дедушка Монро! Что же я несу? Вот теперь нам пора спать. Доброй ночи, Монро. И прошу, не укрывай меня своей шинелью, и не мёрзни сам. Это очень мило, ты хороший, но мне, правда тепло и хорошо. Только дров подкидывай в костёр. Ты очень хороший человек. Ты был всегда со мной очень мил, но скоро я вернусь в строй…
- Доброй ночи, Франц.
****
Всю ночь Франц лежал у костра и сладко спал, тихонько похрапывая под толстой одеждой. Монро подбрасывал в костёр дров, когда просыпался от холода. Спал он отрывками. Бывало, что спал он целый час, а бывало не более двадцати минут. Дрова быстро уходили. Утренний холод, самый сильный, только приходил. Не смотря на это, Монро проснулся утром, полон сил, хотя спал крайне мало. Утро было холодным, тёмным, но уже было время подъёма. Монро поднялся, потянулся, и стал будить Франца.
Франц не просыпался.
Монро толкал его, пинал, потом перевернул его на спину, и пошатнулся. Лицо Франца было страшное: странный бледно-синий оттенок покрыл его лицо, а глаза чуть налились кровью. Он пощупал пульс. Его не было.
- Франц? Франц! Вставай, чёрт, чего это я? Франц, твою мать, Франц! – Монро упал возле него. Только сейчас он стал понимать. – Франц, господи, Франц.