Весь день Монро де Соран занимался только всяческой ерундой, время от времени почитывая Дидро и Монтескьё, запивая их мудрые слова кофеем.
Наступил вечер. Монро надел свой лучший сюртук, туфли, лучшие штаны; в общем, кратко говоря, всё то, что он так любил одевать на балы, когда ещё был при кошельке своей семьи. Прыснув на себя духами, он попутно взял бутылку дорогого вина, с погребов лучших виноделов. Он был в приподнятом настроении, словно сам Эрос.
Монро подошёл к дому, но столкнулся с проблемой: постучать в дверь, или… Он выбрал второе. Ловко поднимаясь по грубой стене, он достиг второго этажа, в чём ему помогла отвесная труба. Он взялся за подоконник, и влез в открытое окно. Монро напоминал вора, но одетого как денди. К счастью, заметить его никто не мог.
Он вошёл в тёмную комнатку. Она отдалённо пахла теми сиреневыми духами, как письмо, которое он получил давеча. На столе он поставил два бокала, которые достал из шкафчика. Он налил в них вина, чтобы оно хорошенько надышалось и отдало свой полный букет яркого вкуса.
В дверной скважине раздался скрип ключа. Сперва едва заметный, затем сильный луч света озарил комнату. Сейчас либо войдёт кто-то другой, и он, молодой романтик, получит по затылку, попутно ловя своим телом бутылку вина и бокалы, с криками стражи, либо произойдёт чудо.
Вошла она. Казалось, что она его не заметила. Это не так. Девушка медленно со свечой подожгла другие стоявшие свечи, разнося озорной свет по комнатке. Монро подошёл к ней, и, к его удивлению, девушка не подала ни одного намёка на испуг.
- Ах, господин Монро, – приветствовала она его. Никаких эмоций, казалось, здесь не было. Но на самом деле Элиза умела их скрывать под маской киника. - Я вас ждала.
Он взял её под руку; было видно, что ей это не сильно понравилось.
- Ждали меня? То есть, вы знали? – спросил он, подставляя ей стул.
- Знала.
- Это всё мальчишка рассказал? – спросил он, а сам при этом думал, где мог проколоться.
- Ах, нет, друг мой; мужчины, так наивны и глупы. Думают, что они самые умные. Но я вас раскусила, и… оставила открытым окно.
- Вы хитрая, и... необычайно красивая, - добавил он после паузы.
- Бросьте, друг мой. Я перестала любить себя очень давно. Красивой быть я не могу, много лет назад я уж позабыла это ремесло.
Она ошибалась. Её шёлковое платье с кружевами, сшитое под неё, чёрного цвета, с короткими рукавами и прекрасным декольте. Её бижутерия, ловящая на себя свет, (это была тонкая золотая цепочка с чёрным стеклом и красивые жемчужные серьги), духи, дурманящие разум и рассудок… Волосы её были темны как ночь, а украшали их белые цветочки, которые она вплела незадолго до встречи с Монро, и вплетенная ленточка ярко-красного цвета. Стоит отметить, что мужчины, при виде ярко-красного всегда ведут себя как быки, когда тех дразнят. Будь то какая-то тряпка, вино, или кровь. Монро ждала такая же участь, и он поддался образу юной девицы. Корсет подчёркивал её и без того богоподобную фигуру, подтягивал её грудь; в общем, делал то, от чего мужчины во все века готовы были платить своей головой, дабы склонить свою голову на груди, и пускать слёзы о ненавистной и несчастной судьбе поэта.
Её глаза, которые казались желтоватыми, (хотя он знал, что они карие) были спокойны; она не выдавала себя ничем. Никак не мог он угадать её, и найти уязвимое место в её доспехи циника. Она мужественно, с видом стоика, отражала удары.
Девушка взяла бокал. Она впилась в него своими глазами и насладилась его ароматом.
- Не верю своему носу; это то самое? – удивлённо спросила она, и Монро подхватил её речь:
- Да. Тысяча семьсот сорокового года.
- Оно прелестное, - сказала она, отпив глоточек, и поглаживая губами.
- Всё для вас. Только лучшее для лучшей.
- Ах, бросьте! Прекратите это сейчас же, мне никогда не нравился такой тон, - ответила она ему, казалось бы, грубо, но слова её были приятны его уху.
- Вы обаятельны. Вы мне очень нравитесь. В тот миг, когда я вас увидел – я влюбился в вас.
- Перестаньте. Я не верю в любовь уже много веков. Не для меня это. Оставьте, милый друг.
«Милый друг» раздалось у него в голове. Она как древнегреческий ученик школы стоицизма держит удары, но даёт ещё шансы, возможности. Давай, твори, «милый друг», но у тебя не выйдет. Вот ещё шанс, ещё попытка, ну же! Но он промахивался. Эта дуэль была за ней. Цель её игры и намерения он не знал. Так думал он в своей голове, но продолжал осаду.