Монро встал с колен; подошёл к прутьям на мосту и всмотрелся вновь в морскую гладь. Он представил на секунду, как его тело идёт ко дну, как остатки воздуха выходят из лёгких, и как они заполняются этой грязной парижской водой.
В этот момент в воду сбросили труп гвардейца, и он с всплеском упал в воду. Это заставило открыть глаза Монро, и вернутся к жизни. Этот всплеск воды словно прошиб его током.
- Фаталист! – посмеялся он над собой снова, и выбросил пистолет в воду. – Сон. Мне нужен сон. Только он мне сейчас друг, брат и верная жена. Сон отличная штука. Интересно, однако, порох отсырел, или он был не заряжен? Или это всё проделки черта? Сон. Сон и только.
Глава 3
Над пеною моря, раздумьем объят,
Сижу на утесе скалистом.
Сшибаются волны, и чайки кричат,
И ветер несется со свистом.
Любил я немало друзей и подруг.
Но где они? Кто их отыщет?
Взбегают и пенятся волны вокруг,
И ветер протяжно свищет.
Генрих Гейне
В кабаке было спокойно. Кто-то пил хмельные напитки, кто-то курил дешёвый табак, наполняя помещение тяжким куревом. Монро не ел. Ему не хотелось. Он попивал тёплый кофе, и слушал Арно. Глаза Монро были красные и уставшие, но как всегда, они сверкали любопытством и искали спасения, хотя бы временного, и хотя бы в разговоре.
- Нет же, - начал Арно, - просто река такая есть в Италии. Называется Арно. Моя мать назвала меня в честь реки, так сказать. Но и имя Арно весьма популярное, среди французов.
- Почему же среди немцев нет никого с именем Рейн? Или есть? – спросил Монро, явно ехидно подшучивая над другом.
- Чёрт знает, - Арно пожал плечами, - я вот недавно стихи сочинил, прямо как Генрих Гейне!
- Кто такой Генрих Гейне?
- Не слышал? Молодой романтик. Я особо о нём не знаю, он то немец, то, говорят, итальянец, то ещё кто-то. Но стихи у него прелестные. Да и творить-то он начал недавно, но о нём уже знает весь мир. Почитай обязательно его произведения, он гений. Стихи о несчастной любви – это его стихия.
- О несчастной любви?.. – обронил Монро. – Давай, мне ведь интересно, прочти свой стих в конце концов.
И Арно достал свёрток, и стал читать:
Аристотель, Сократ, Цицерон
Их любила ты читать,
Но влюбился я в другое;
Ты умела рисовать.
Ты картины мне писала,
Тотчас их же и сжигала.
Но одну ты оставить решила,
Жизнь и любовь мне тем погубила.
Мою любовь нагло презирала,
Ни гроша за неё не отдала.
За что ты меня не любила?
За что ты меня погубила?
Мою любовь не ценила,
Изучала как экспонат.
Судьба с меня насмехалась,
Дарила мне красные розы.
Красные розы с шипами.
Чёрные волосы охватили меня,
Карие глаза полюбили.
Признать она не хотела,
Потому разлюбила.
Милый друг мой,
Прощай, не терзай меня.
Мой терновый венец возьми,
И на голову иудею верни.
Отпусти мои руки,
Судьбу мою брось!
Котомку бери и отчаливай в путь.
Скорее, друг мой, скорее.
Ах, нет, прошу,
Полюби меня.
Не бросай меня в пустыне глухой,
Обними, поцелуй.
Возьми нашу судьбу
В оковы нежных рук
И полюби меня, прошу,
Милый друг.
Я люблю вас, друг мой!
Веселье и счастье хватаю.
Люблю вас, ценю и боготворю.
Других любить не желаю!
Монро некоторое время сидел молча, приходя в себя.
- Эх… - сказал он. – Хорошие стихи. Не идеальные, но ты ещё набьёшь руку, мне чем-то нравится форма и смысл. Стиль, конечно, не идеальный, но неплохо. Пиши, ты исправишься, и, быть может, станешь великим романтиком.
- Да-да. Мне тоже нравятся. Хочу сделать сборник. Ну, цикл стихов, может. В общем, буду продолжать.
- «Но полюби меня, прошу, милый друг», - сказал Монро, - очень хорошая строчка.
Они продолжали беседовать. Арно, со своей необычайной, даже сверх активностью, а Монро поддерживал его очень лениво. Один напоминал Мирабо, который ораторствует перед толпой, а второй напоминал молчаливого греческого эпикурейца. Кто есть кто, разумеется, понятно.
Дверь в кабак распахнулась, и вошла она. Элиза. Она прошла мимо него, тихо и медленно шагая, грациозно и по-женски. Монро увидел, как она бросила на него мимолётный, беглый взгляд, а он, в свою очередь, не мог оторвать своих глаз от неё. Она медленно села за фортепиано, и начала играть свою мелодию. Все затихли и стали слушать её. Её песнь играла в сердцах революционеров.