– Можете оставить нас, Салливен.
Голос принадлежал худой, одетой в черное фигуре, возвышавшейся в центре гостиной. Верити не сразу узнала седовласую даму, чьи глаза и рот окружала сеть глубоких морщин. Она не верила собственным глазам: какие опустошительные перемены произвело время! Герцогиня совсем постарела.
Трость черного дерева в ее руках тоже была приметой подкравшейся старости. Сердце Верити сжалось. Неужели прошло столько лет?
– Герцогиня, – тихо сказала она. – Вы хотели меня видеть?
– Кажется, у вас особая тяга к работодателям, – заявила вдовствующая герцогиня, не тратя слов на приветствия.
В сердце Верити больше не было места нежности; его заполнила привычная боль. Герцогиня постарела, но не смягчилась. Значит, последует мораль.
– Неправда, мадам. Иначе я прикарманила бы маркиза Лондондерри, – возразила мадам Дюран, почти не уступая в резкости тона герцогине. К собственному удивлению, Верити вдруг поняла, что не испытывает перед грозной дамой ни малейшего трепета. Не то что тогда, когда ей было всего шестнадцать.
Герцогиня холодно усмехнулась:
– Значит, особую тягу к работодателям из семьи Сомерсет.
– Что ж, старший был мужчина хоть куда. Младший – вообще неотразим, не описать словами.
– Да, младший Сомерсет замечательный, выдающийся человек. Ваш дядя, который в душе был демократ, очень его любил. Он был бы рад иметь сына, похожего на Стюарта.
Вот это действительно щедрая похвала.
– Значит, вы одобрите мой выбор.
– Напротив! Я оскорблена как никогда. Безрассудство мистера Сомерсета меня просто шокирует. Он разрывает помолвку с достойнейшей девушкой ради того, чтобы взять в любовницы женщину скандальной репутации! Да еще накануне важнейшего в нашей жизни голосования, когда мятежный лидер ирландцев готов ввергнуть свой народ в пучину бедствий.
Судьба нашего правительства зависит от результата голосования по вопросу Гомруля. В случае провала билля падет и правительство, и мы снова окажемся в оппозиции, и бог знает как надолго. Я положила слишком много времени и сил на то, чтобы привести либералов во власть. Не могу позволить кому бы то ни было все испортить ради любовной интрижки.
– Разве нам обязательно обсуждать государственные дела, мадам? – осмелилась перебить Верити. – Не вижу, какое отношение моя связь с мистером Сомерсетом имеет к судьбе правящей коалиции.
– Неужели вы настолько наивны, что полагаете, будто ваше прошлое не отразится на Стюарте самым печальным образом? Не повредит его работе в качестве «главного кнута»? Он потеряет доверие мистера Гладстона!
Вдовствующая герцогиня сверлила ее взглядом.
– Власть – это образ, Вера. Сила мистера Сомерсета в значительной мере зиждется на его репутации человека, не совершающего ошибок. А вы – его роковая ошибка. Неужели вы не понимаете, какую стену предубеждения пришлось сломать этому человеку, чтобы занять достойное место в жизни? Ведь это чудо, что он сумел подняться столь высоко. И поднимется еще выше, когда после принятия билля о Гомруле получит портфель министра внутренних дел. В партии либералов очень немногие могут похвастать таким влиянием и моральным авторитетом. Мистер Сомерсет двигался прямо в дом номер десять по Даунинг-стрит, пока не поддался вашим чарам.
– Вы полагаете, я стану причиной крушения его планов? – спросила Верити с изрядной долей презрения в голосе; сердце ее, однако, тревожно сжалось. Вдовствующая герцогиня замыслила отобрать у нее Стюарта!
– Да, и вы это знаете, – ответила вдовствующая герцогиня. – Но еще не поздно. Никто ничего не знает. Прекратите это безумие. Уезжайте, и вы сможете спасти его для высшей должности в стране. Вы же знаете, как он этого хочет. За что боролся всю жизнь. Не лишайте его мечты в угоду собственному эгоизму.
– Я не эгоистка, – заявила Верити, ненавидя себя саму за то, что оправдывается. – Не более, чем вы.
– Неудачное сравнение, поскольку я крайне эгоистична и всегда была такой, – сообщила вдовствующая герцогиня с самым безмятежным видом. – Но мой эгоизм не ставит под угрозу доброе имя мистера Сомерсета или его будущее. А вы наделаете бед.
– Я вам не верю, – сказала Верити, пытаясь унять дрожь в голосе. Герцогиня сочтет ее волнение признаком слабости. – Однажды я уже покинула его, ради его же блага. И что? Мы потеряли добрых десять лет, а ведь могли бы давным-давно стать счастливы. Больше я его не оставлю.