Стюарт поднялся, готовясь уходить. Какой бы вразумительный предлог найти, чтобы поговорить с Майклом наедине? Но ему не пришлось долго ломать голову. Роббинс накинул пальто.
– Я провожу мистера Сомерсета до дому, – сказал он родителям.
Они вместе вышли из домика егеря, дружески беседуя о школьных днях в Регби. Оба жили в пансионе, оба играли в одноименную игру – регби. Майкл преуспел в ней больше Стюарта – он был капитаном «Бегущей восьмерки».
Потом разговор иссяк. Стюарт колебался, уместно ли будет прямо спросить мальчика о его настоящих родителях и вероятном родстве с Берти.
– Сэр, простите, что задаю этот вопрос, – произнес вдруг Майкл. – Вы, случайно, мне не родственник?
Стюарта поразило, как ловко мальчик ввернул фразу, что позволяло ему задать собственный вопрос, не шокируя Майкла. Очевидно, его не так-то легко шокировать.
– Ты имеешь в виду, через моего покойного брата?
– Нет, сэр. Я имею в виду прямое родство.
Стюарт застыл на месте. Будь Майкл лет на шесть-семь моложе, он бы еще подумал. Но мальчик был значительно старше, чтобы быть плодом той ночи с Золушкой.
– Не думаю, – ответил он.
Казалось, ответ Стюарта не сильно разочаровал мальчика. Он пожал плечами:
– Я и сам в это не верил. Но решил, что все равно спрошу.
– Хочешь сказать, что и брату ты не родня?
– Однажды я спросил мистера Бертрама, вскоре после того, как он сказал родителям, что оплатит мое обучение в школе, – спокойно признался Майкл. – Он сказал, что нет. Он следил, чтобы не производить отпрысков вне брачных уз.
Стюарт почувствовал облегчение и разочарование одновременно. Но самым сильным чувством стало изумление. Берти оплачивал обучение Майкла с тех пор, как тому исполнилось одиннадцать. Сам Стюарт в одиннадцать лет никогда бы не осмелился задавать подобные вопросы!
– Только не думайте, сэр, что я не питаю благодарности к моим приемным родителям, – продолжал Майкл. – Я их очень люблю. Но человек не сможет до конца понять, кто он, пока не узнает, где его корни. А у меня только половина семейного портрета.
Половина портрета? Стюарт снова зашагал вперед.
– Так ты знаешь, кто твоя настоящая мать?
– Полагаю, что да, сэр.
– Почему же не спросишь ее?
– Она все отрицает, сэр. Но я знаю, что это она. – Майкл пнул камушек на дороге. – Не подумайте, что для меня это трагедия, но я помню, как ребенком жил с ней – помню ее лицо. Когда она приехала в Фэрли-Парк, я сразу понял – она приехала ради меня.
Внезапно Стюарта озарило:
– Мадам Дюран.
Плата за обучение в школе входила в ее жалованье. Возможно, она боялась, что Роббинсы не примут подачки, поэтому деньги шли через Берти. Оттого-то на руки она получала совсем скромную сумму.
Роббинс не стал отрицать:
– Она всегда говорила, вы можете быть для меня хорошим примером.
Мадам Дюран решила, что Стюарт – хороший пример для ее сына? Мадам Дюран, которая отказалась сделать ему сандвич?
– Ты идешь со мной в имение, чтобы ее навестить? Сейчас три часа пополудни, и мадам Дюран не обязательно находиться на кухне.
– Она ждет, что я зайду, раз уж я дома!
Судя по голосу, для него это скорее чувство долга, чем привязанности. Видимо, отношения мадам Дюран с сыном не столь просты.
– Я могу задать тебе личный вопрос?
– Разумеется, сэр.
– Здесь ни для кого не секрет, что тебя усыновили. Ты – многообещающий молодой человек, и мадам Дюран, кажется, приложила немало усилий, чтобы быть к тебе поближе. Как думаешь, почему она не признается, что приходится тебе родной матерью?
– Хотел бы я знать. Не раз спрашивал себя... Может быть, она хочет когда-нибудь удачно выйти замуж, и сын, незаконнорожденный или приемный, будет помехой.
Какой цинизм! Стюарт приподнял бровь.
– Мы живем в грязном мире, – с безмятежным видом добавил Майкл. – Люди вроде меня понимают это гораздо раньше.
Люди вроде них. Печать незаконного рождения по-разному ложится на характер. Для Стюарта это означало глубоко укоренившийся постоянный страх ошибиться. Один ложный шаг – и у него все отберут. В душе Майкла Роббинса под маской безмятежности бушевал гнев.
– Расскажите мне, молодой человек, – предложил Стюарт, – каким вы видите свое место в этом грязном мире?