— А я не собираюсь его писать, — раздраженно ответил Дарк.
— Тогда мне придется обойтись без него.
— Вы хотите сказать, что я уволен?
Хеннингер кивнул.
— С этой минуты.
— В таком случае мне положена трехмесячная зарплата.
— Если по дороге отсюда вы заглянете в кассу, ваше требование, безусловно, удовлетворят.
Хеннингер швырнул экземпляр «Наблюдателя» в корзину для бумаг и, придвинув к себе пачку писем, стал их просматривать.
— Извините, мистер Дарк, — сказал он, — у меня полно работы.
Не произнеся больше ни слова, Дарк вышел из кабинета и сразу же отправился вниз, к Бренде Мэйсон.
— Я уволен, — коротко сообщил он. Бренда грустно посмотрела на него.
— Меня это не удивляет. Все было бы не так уж плохо, если бы ты не зацепил в репортаже самого Хеннингера. Все эти рассуждения о приятеле-одноклубнике и дорогом завтраке…
— Но это же все правда, — упрямо возразил он. — Я разговаривал со служащими «Делового клуба».
— Даже если и правда, то разумно ли это?
— Бренда, я всегда старался поступать лучше честно, чем разумно. Разум часто тянет за собой хитрость и подлость.
— Что же ты теперь будешь делать, Пол? Дарк неуверенно пожал плечами.
— Наверное, отдохну. Мне должны дать трехмесячную плату. Возможно, поищу себе даже жену.
— Кого бы это, например? Он улыбнулся.
— Не знаю. Но это должна быть самая красивая женщина в мире.
Он вернулся в свой кабинет и стал собирать личные вещи.
Она вновь жила в «Оникс-Астории». Комната была другая, но такая же роскошная и красивая. Уиллерби тоже находился рядом, охраняя ее от репортеров. Казалось, время повернуло вспять. Голливуд словно отошел в далекое прошлое, и теперь ее опять окружали обман и интриги.
Осаждал ее и Эмиль Фаберже, непримиримый и властный Фаберже, в каждом слове которого сквозили гнев и возмущение. Но в то же время это был и очень настойчивый Фаберже, который упорно домогался ее благосклонности, вопреки всему злу, причиненному ему разоблачительной публикацией «Наблюдателя».
— Единственное, что я ценю в людях и, в частности, в своих служащих, это преданность, — с нажимом говорил он. — Будем говорить откровенно: фирма «Черил» способна выдержать и не такой кризис. Больше всего поразило меня то, что вы, именно вы, благодаря своим отношениям с этим субъектом Дарком, стали непосредственной причиной неприятностей, которые на нас свалились. Это, я считаю, непростительно.
— Я ведь уже говорила, что мне очень жаль, — вздохнула Мэри. — Никогда не думала, что Дарк все-таки напечатает репортаж, и мне очень неприятно, что он это сделал. Лично меня это задевает не меньше, чем фирму «Черил». В одних газетах меня называют фальшивкой, в других — подопытной морской свинкой. Боюсь себе представить, как это повлияет на мою карьеру в американском кино и на телевидении.
— Да никак, — презрительно хмыкнул Фаберже. — Больше всего на свете американцы любят сенсации. То, что вы стали первой красавицей в мире, благодаря курсу биохимического лечения, только подогреет их интерес. Вся эта шумиха никак не отразится на вашей артистической карьере. Единственное, что она сделает, — уничтожит «Красотворец» как товар. — Он посмотрел на девушку с неприкрытой враждебностью. — С тех пор, как вышел этот номер «Наблюдателя», мы получили уже больше двух тысяч отказов от торговых фирм и магазинов, заказавших крупные партии «Красотворца». И это только начало!
Мэри виновато взглянула на него, но ничего не сказала. Фаберже подошел ближе.
— Неужели у вас нет никакого чувства долга? — спросил он. — Неужели вы не испытываете угрызений совести? После того, как вы, по сути, уничтожили продукцию, которую должны были рекламировать?..
— Вы хотите, чтобы я весь вечер только и делала, что оправдывалась?
Выражение лица Фаберже немного смягчилось.
— Конечно, нет, моя дорогая. Простите пожалуйста, но этот проклятый «Наблюдатель» совсем вывел меня из равновесия. Сегодня, должно быть, такой день… Знаете, человеку иногда так бывает нужна разрядка… Он немного помолчал и придвинулся еще ближе. — А могли бы так много для меня сделать…
Мэри отошла назад.
— Честно говоря, — сказала она, — я страшно устала. Вы даже представить себе не можете, как все это было тяжело.
— Для нас обоих, — вкрадчиво заметил он.
Она села на стул и посмотрела ему прямо в глаза.
— Мистер Фаберже, — прямо спросила она, — чего вы от меня хотите? Просто переспать?
Толстые губы Фаберже искрились в улыбке.
— Ну не так уж и просто…
— Боюсь показаться вам негостеприимной, но единственный мой ответ — нет. Вы изменили мою внешность, но мои моральные принципы остались прежними. Откровенно говоря, мне противно на вас смотреть.
Масленая улыбка Фаберже стала чуть шире.
— Если хотите знать, — спокойно ответил он, — мне тоже противно смотреть на вас, хоть вы такая красивая. А может, придет еще время, когда вам и самой противно будет на себя смотреть.
Мэри вопросительно взглянула на него, не понимая, что он имеет в виду.
— Вы в последнее время не рассматривали себя в зеркале? — спросил Фаберже. — Человек почти не замечает ежедневных перемен. Когда я видел вас перед отъездом, вы были прекрасны. Прошло несколько недель, и теперь даже я, каким бы старым я ни был, могу разглядеть разницу.
— Что вы хотите этим сказать? — спросила она, — нервно коснувшись рукой лица.
Фаберже улыбнулся еще шире.
— Вот уже прошло почти два месяца, как вы в последний раз виделись с доктором Раффом. Присмотритесь-ка к себе повнимательней.
Она медленно пересекла комнату и, остановившись перед большим зеркалом, стала рассматривать свое отражение. Ее внезапная тревога рассеялась. Она оставалась все той же ослепительной красавицей, что и раньше, хотя… Кожа казалась не такой свежей и упругой, под глазами появились едва заметные синяки, черты лица как будто огрубели. И, все еще рассматривая себя в зеркале, Мэри внезапно осознала, что в ее глазах застыл испуг.
— Это все пустяки, — уверенно произнесла она, поворачиваясь к Фаберже. — Мы же знали, что такое может случиться. К тому же, это почти незаметно.
— Я это заметил, — возразил Фаберже. — Для доктора Раффа здесь нет проблем. Одна-две инъекции… Конечно, если бы он только был под рукой. Но боюсь, доктор Рафф неожиданно исчез, сразу же после того, как вышел вчерашний номер «Наблюдателя».
Мэри ничего не сказала, только посмотрела на него полными немого отчаяния глазами. Фаберже театрально вздохнул.
— К сожалению, доктор Рафф всегда был слишком чувствительным, когда речь шла о его прошлом. Мы пытались разыскать его, но он, похоже, еще вчера вечером упаковал чемоданы и уехал. Возможно, даже за границу. Если говорить по совести, я его и не осуждаю. После этой скандальной истории в «Наблюдателе»… Он же честно старался забыть свое прошлое и жить по-новому.
— Вы хотите сказать…
— Я хочу сказать, дорогая, что, возможно, настанет такой день, когда вам понадобятся влиятельные друзья. Вы, наверное, считаете, что уже достигли вершины. И, видимо, чувствуете себя очень независимой. Но, между нами говоря, у вас нет для этого оснований. Сегодня вы пренебрегаете мной, а завтра, может случиться, я пренебрегу вами. Тогда вам останется пенять только на саму себя.
— Мистер Фаберже, пожалуйста… Где доктор Рафф? Лицо Фаберже стало суровым и угрюмым.
— Честно скажу вам, мисс Стенз: не знаю. Доктор Рафф — человек независимого характера, с преувеличенным чувством оскорбленного достоинства. Судя по тому, что мне о нем известно, он не будет ждать, пока его начнут преследовать назойливые репортеры. Доктор всегда настаивал, чтобы его участие в кампании «Красотворец» оставалось строгой тайной, и если разобраться, то именно вы нарушили это условие. Так что теперь не жалуйтесь. Доктор Рафф сбежал от шумихи, в которой неминуемо выплывет наружу его довольно темное прошлое.