— Ненилла, Ненилла, что с тобой? — бросилась к ней княгиня.
— Ох, нехорошо, — выдохнула титанида и прикрыла веки.
— Сомлела, совсем сомлела, — прошептала Голицина, пытаясь поставить Нениллу на ноги.
И тут в склепе послышался шум. Похоже, там началась настоящая баталия. Удары о землю, громкие возгласы не оставляли сомнений в серьезности битвы. Прислонив поднявшуюся Нениллу к стенке, Голицына не удержалась, осторожно выглянула. Все участники драмы, слава Богу, были живы. Всеволожский нежно прижимал к груди испуганную «турчанку». Иван Федорович сидел на полу, держась за руку.
«Он ранен», — молнией пронеслось в голове Александры Аркадьевны, и, не начни Ненилла опять сползать по стеночке, она бы непременно… Впрочем, что это она? Забылись, ваше сиятельство? Вздохнув, Александра обернулась к Ненилле, подхватила ее под мышки, поставила. Ее «пойдем отсюда» бальзамом пролилось на сердце титаниды и придало ей силы. Она открыла глаза и улыбнулась. Ноги сами понесли по ступеням наверх, будто и не было за несколько мгновений до того предательской слабости и дрожания в коленках.
11
Было далеко заполночь, когда Тауберг и верный Пашка, стараясь не шуметь, тихо проскользнули в дом. Но пройти незамеченным им не удалось. В конце полутемного вестибюля возникла статная фигура Нениллы Хрисанфовны, отбрасывавшая на стену громадную тень.
— Доброй ночи, барин, — послышался ее приглушенный рокочущий голос. — И вам, Павел Емельянович, — с насторожившим Пашку каким-то особым выражением добавила она, — доброй ночи.
— Скорее уж доброго утра, Ненилла Хрисанфовна, — устало произнес Иван, направляясь к лестнице. Все, что он сейчас хотел, это упасть на чистые простыни и мирно уснуть.
— Может, чего желаете, ваше благородие, — уже в спину окликнула его горничная. — Умыться али покушать? Вон, какой вы расхристанный, усталый, будто всю ночь баржу разгружали.
— Не беспокойся, Нениллушка, за меня, — бросил через плечо Тауберг.
Но тут привычно встрял Пашка:
— А я бы, Ненилла Хрисанфовна, от ужина не отказался, может, чем покормите? Так намаялся, что готов быка проглотить.
И будто в ответ на это, Пашкин живот разразился мало музыкальной, но убедительной трелью.
— Вас я особо угощу, Павел Емельянович, не сумлевайтесь, — отозвалась Ненилла с той же самой интонацией, от которой у Пашки неприятно похолодело под ложечкой. — Да, Иван Федорович, — будто только что вспомнив, торопливо проговорила Ненилла. — Вас барыня все ждала, ждала, да так в зале и уснула, голубка. Может, что важное сообчить хотела?
Иван нехотя повернул назад, и лишь по дороге в залу ему пришла в голову мысль, что Ненилла будто бы и не удивлена ни его странным стрелецким нарядом, ни более чем поздним возвращением домой.
В зале неярко горело несколько канделябров, и их мягкое сияние, как золотое облако, окутывало уютно расположившуюся на старом диванчике Александру. Хотя сейчас она не выглядела Александрой Аркадьевной, княгиней Голицыной, а скорее юной наивной Сашенькой. Она спала, подперев щеку кулачком, и выражение ее лица было тихим и как будто немного обиженным. Иван опустился на колено рядом с диваном и с щемящей нежностью стал вглядываться в это прекрасное лицо, пытаясь найти в нем ответ на мучающий его вопрос — как так могло случиться, что эта чужая ему женщина за столь короткое время сумела привязать к себе его мысли и чувства. Потом пришли и другие вопросы. Что ее огорчило? Что встревожило? Он осторожно дотронулся чуть дрогнувшей рукой до золотистых кудрей и тихо позвал:
— Сашенька… Александра Аркадьевна…
Она шевельнулась и медленно открыла бездонные, еще не узнающие его глаза, которые постепенно стали наполняться теплым светом и лаской.
— Я вас ждала, а вы все не шли. Что-то случилось?
Этот вопрос разрушил очарование минуты, вернув мысли Ивана к событиям этой ночи. Он встал и протянул руку, помогая Александре подняться. Она ахнула, увидев разорванный рукав и потрепанный вид Тауберга.
— Где вы были? Вы подрались? Почему у вас такой растерзанный вид?
Княгиня стала беспокойно осматривать Ивана и нечаянно задела раненую руку. Иван поморщился.
— Не стоит беспокоиться, Александра Аркадьевна, сущие пустяки. По ночам Москва иногда бывает не безопасной.
— Пустяки? — тоном недоверчивой и строгой матушки проговорила княгиня. — Дайте взглянуть. Незамедлительно промыть рану! Сей же час!
— Не утруждайте себя, прошу вас… — попробовал утихомирить ее Иван, — …царапина… ерунда… право не…
Но княгиня уже увлекла его вслед за собой, по дороге громко призывая прислугу, требуя теплой воды и чистой холстины. В будуаре она усадила Ивана на стул, решительно стащила с него стрелецкий кафтан и закатала рукав. Совершая все эти манипуляции, Александра чувствовала, как в ней волной начинает подниматься возбуждение, отодвигая на второй план суетливое беспокойство. Слава Богу, серьезных повреждений нет, а вот хладнокровно дотрагиваться до его тела становилось все труднее и труднее; дыхание прерывалось, руки начинали подрагивать. Она видела его всего, там, в зимней беседке: золотой отблеск свечей на светлой коже, завораживающую игру мощных мышц… Чтобы отвлечься от греховных видений, она взялась открывать и закрывать ящики секретера, делая вид, что ищет крайне необходимую вещь.
Иван наблюдал за несколько порывистыми передвижениями княгини по комнате в полном смущении, боясь взглянуть ей в лицо и выдать собственное волнение. Тем более что с того места, где он сидел, была прекрасно видна разобранная постель, искушавшая мыслью о переплетенных телах и любовных утехах. Но тут его внимание привлек странный предмет, лежавший на подушках. Длинные светлые волосы. Что за чертовщина! Это же парик. Зачем он здесь? Иван ни разу не видел княгиню в парике, ей он был явно ни к чему. Тауберг окинул внимательным взглядом комнату и только сейчас заметил на ширме зеленый плащ, расшитый невинными маргаритками. Плащ, который он видел на Офелии сегодня ночью в маскараде. Той самой Офелии, что так мило интриговала с князем Сергеем. Иван перевел взгляд на княгиню.
— Сударыня, объяснитесь, откуда в вашей спальне эти вещи, — требовательно сказал он.
— Какие вещи?.. — начала было княгиня, но, проследив за взглядом Ивана, замолчала, досадливо закусив губку, щеки ее покрылись густым румянцем.
— Иван Федорович… — начала она, но в этот момент дверь с грохотом распахнулась, и целая процессия во главе с Нениллой вплыла в комнату. Сама Ненилла несла небольшой тазик с водой, следом за ней еще три горничные доставили в будуар хозяйки чистую холстину, склянки с какими-то мазями и примочками, подносы с блюдами, наполненными разной снедью. В заключение в дверном проеме на мгновение возникла кудлатая голова Пашки.
— Ерофеича, Ерофеича примите, ваше высокоблагородие, и снаружи, и внутрь. Енто верное средство, — громким шепотом подсказал он барину. Судя по его довольному лицу, сим советом сам он уже успел воспользоваться сполна.
— Брысь, скаженный, — махнула дланью в его сторону Ненилла и оборотилась на Тауберга. — Сей момент, барин, ранку промоем да завяжем. Все ладно будет.
— Я полагаю, что с этим вполне справится Александра Аркадьевна, — пристально глядя на Голицыну, произнес Иван.
Ненилла в растерянности обернулась к княгине, но та только беспомощно пожала плечами и махнула рукой по направлению к двери.
— ~ Иван Федорович прав, Нилушка, ступай, я сама перевяжу рану.
Когда процессия слуг, соблюдая все тот же торжественный порядок, покинула комнату, княгиня подошла к столу, оторвала кусок полотна и погрузила его в теплую воду.
— Александра Аркадьевна, вы так и не ответили на мой вопрос, — прозвучало за ее спиной.
Объяснений все-таки избежать не удастся. И Александра перешла в наступление.