Миллер снова посмотрел на Слейда, который нетерпеливо махнул рукой.
– Рискну, – сказал Миллер бельгийцу. – Объясните дорогу.
В полумраке арктических сумерек Миллер шел следом за проводниками-эскимосами по заснеженным склонам в направлении Пика Семьсот. Поход длился уже много дней; они все больше углублялись в сухую морозную тишину. Проводники нервничали. Они знали, что их северные боги ненавидят пришельцев, вторгающихся в священные земли, к которым принадлежал Пик Семьсот. Раскосые глаза недоверчиво наблюдали за Миллером из-под меховых капюшонов.
У того на поясе висел пистолет. Двое эскимосов уже сбежали, скрывшись во мраке долгой ночи. Двое оставшихся шли с ним лишь потому, что боялись пистолета больше, чем богов Пика Семьсот. Пока еще боялись.
Крутые склоны Пика почти нависали над головой. Нигде не было видно пути, по которому можно было бы на эту гору взобраться. Но эскимосы спешили так, словно уже заметили четкую тропу. Миллер ускорил шаг; его все сильнее охватывало беспокойство.
Шедший впереди эскимос вдруг упал на колени и стал рыться в снегу. Миллер закричал, слыша, как его голос глухо отражается от каменных стен. Но когда он добрался до проводников, один из них обернулся и, мрачно улыбнувшись, произнес на своем родном языке длинное слово, которое могло быть и целой фразой.
– Ариартокасуаромаротит-тог, – сказал эскимос. – Ты тоже скоро уйдешь.
В голосе слышалась смесь угрозы, предостережения и удовлетворения. Проводник похлопал меховой перчаткой по снегу.
Миллер наклонился. Сквозь снег проглядывала сверкающая лента, которая огибала уступ и исчезала из виду. Грубая кристаллическая поверхность отбрасывала красные и голубые тени. Здесь, в белом безмолвии горных вершин, она выглядела необыкновенно красиво. Миллер присел и провел по ней рукой в перчатке, чувствуя даже сквозь мех легкое покалывание…
– Борнит, – пробормотал он и улыбнулся.
Медь, а может быть, даже золото. Причем обнажение было старым. Судя по цвету, оно подвергалось воздействию света и воздуха уже давно. В том, что в горах обнаружилась жила борнита, не было ничего странного – скопления проросших друг в друга кристаллов октаэдрической формы в некоторых горнодобывающих районах встречались достаточно часто. И все же эта жила казалась чересчур геометрически правильной. И еще это странное покалывание…
Лента выглядела как тропа.
Эскимосы выжидающе смотрели на Миллера. Осторожно шагнув вперед, он поставил ногу на поверхность жилы. Та оказалась неровной, и трудно было сохранять равновесие. Он сделал еще два-три шага по блестящему пурпурному склону, и вдруг…
И вдруг он почувствовал, что плавно поднимается, словно увлекаемый неодолимой силой, и ощущает все то же покалывание, но теперь уже в ступнях. Горный склон скользил назад и вниз вместе с одетыми в меха людьми, под ногами разворачивалась, уходя вдаль, сверкающая извилистая лента.
«Я сплю!» – вот первое, что пришло в голову.
Закружилась голова, он пошатнулся, но не упал. Зуд в ногах был не просто нервной реакцией – он явно распространялся по ним, проникая в мышцы и кости.
«Трансмутация! – подумал Миллер, отчаянно цепляясь за ускользающую нить здравого рассудка. – Тропа движется, – как можно спокойнее сказал он себе. – А я каким-то образом на ней держусь. Почему я подумал про трансмутацию? Не могу пошевелить ногами – они будто в камень превратились… В тот же минерал, из которого состоит жила».
Превращение одного вещества в другое – свинца в золото, плоти в камень… Эскимосы знали об этом. Миллер видел вдали уменьшающиеся пятнышки, его проводников, пока те не скрылись за поворотом. Он беспомощно замахал руками, чувствуя, как тяжелеют уже они, – диковинная трансмутация распространялась по его телу все выше.
Наконец он понял, что сопротивление бесполезно. Нечто, намного превосходящее его силой, держало мертвой хваткой – похоже, с некой целью. Оставалось лишь ждать и…
Думать становилось все труднее. Наверное, изменения добрались до мозга. В угасающем сознании родилась вялая мысль: похоже, это конец.
Родилась и сразу умерла.
В его голове отдался эхом негромкий смех.