Очень осторожно он поднялся на ноги и огляделся. Насколько он мог видеть сквозь искажающий хрусталь, поблизости никого не было. Гроб стоял в небольшой роще, и вокруг, если не считать тумана и мерцающих листьев, ничто не двигалось. Подняв руку, Миллер опасливо коснулся хрустального потолка.
Рука прошла насквозь. Послышался звон, напоминающий нежную музыку, и хрусталь рассыпался на сверкающие осколки, которые упали на землю со столь же мелодичным звуком. Миллер отродясь не слышал подобной музыки – куда более прекрасной, чем дозволено услышать смертному, в замешательстве подумал он. Ощущения были столь острыми, что человеческие нервы с трудом могли их выдержать.
Более не защищенный хрусталем, он посмотрел вокруг, на деревья и туман, и понял, что присутствие купола ничего не меняло. Невероятные цвета не были результатом оптического искажения – они были настоящими. Неуверенно сделав шаг, он ступил на такую мягкую траву, что ее ласковое прикосновение ощущалось даже через подошву.
Сам воздух был удивительно прохладным и спокойным, как в погожее летнее утро, и настолько прозрачным, что казался жидким. Мерцающие листья так притягивали взгляд, что Миллер отвернулся, не в силах выдержать этого зрелища больше чем секунду-другую.
Наверняка это была галлюцинация. «Я по-прежнему где-то там, в снегах, – подумал он. – Бред, вот что это такое. Мне все только кажется».
Но если это сон, то и Ван Хорнунг знал о нем, а людям не снятся одинаковые сны. Бельгиец предупреждал.
Миллер раздраженно передернул плечами. Даже сейчас он не мог заставить себя полностью поверить в историю Ван Хорнунга. Окружающий пейзаж может быть сновидением, а в реальности все не то, чем кажется. Как пить дать, вот эта невероятно мягкая трава – на самом деле слежавшийся снег, а виднеющиеся за деревьями холмы – голые утесы Пика Семьсот. Стало не по себе при мысли, что он сейчас спит где-то на леднике, и необходимо поскорее проснуться, чтобы не замерзнуть.
Неожиданно раздался знакомый смех. Сердце Миллера невольно забилось сильнее, и он резко повернулся к источнику звука, чувствуя, как в жилах стынет кровь. До чего же странно, что беззаботный голос может быть настолько пугающим.
К Миллеру между деревьями приближалась небольшая группа мужчин и женщин. Кто из них смеялся, он не смог определить. Их яркие одежды удивительно изысканного кроя напоминали тоги или сари. Цвета были воистину невероятными.
Миллер оторопело моргал, тщетно пытаясь найти названия для этих мерцающих оттенков. Казалось, в нарядах сочетались известные краски, но в совершенно неизвестных вариациях, а еще присутствовала невидимая обычному глазу часть спектра.
– Он проснулся, – сказала одна из женщин, а кто-то из мужчин рассмеялся:
– Вы только поглядите, как он удивлен!
Все заулыбались и посмотрели на Миллера.
Он что-то сказал – что именно, не запомнил – и застыл в неподдельном ужасе, ощутив, сколь кощунственно диссонирует его голос с голосами этих людей: словно грубый скрежет ворвался в сложнейшую переливчатую гармонию. Лица на мгновение стали отрешенными, словно незнакомцы сосредоточились на чем-то другом, чтобы не внимать Миллеру. Женщина, которую он заметил первой, подняла руку.
– Прекрати, – сказала она. – Вовсе незачем говорить вслух.
В ее голосе чувствовалось легкое отвращение. В голосе ли? Такого музыкального, нежного голоса просто не могло существовать.
У нее было лицо треугольной формы – миниатюрное, привлекательное и вместе с тем чуждое: бледное, с огромными фиолетовыми глазами и в обрамлении густых волос, которые, казалось, стекали на плечи переплетающимися прядями. Каждая прядь имела собственный оттенок – серо-зеленый, или светло-аметистовый, или желтый, как солнце туманным утром. Оттенки так идеально гармонировали друг с другом, что Миллер даже не удивился. Причудливая прическа идеально подходила к лицу женщины.
Он снова открыл рот, но женщина вдруг очутилась рядом с ним. Еще долю секунды назад их разделяло расстояние в десять футов. Миллер был шокирован – и удивлен тем, что шок оказался не слишком сильным.
– Тебе многому придется научиться, – сказала она. – Но прежде всего запомни, что нет никакой необходимости говорить. Просто формулируй мысли, это не так уж и трудно. Нет, не открывай рот. Думай! Думай, о чем хочешь спросить.
Губы ее слегка шевелились, но лишь подчеркивая смысл слов. И уж наверняка никакие голосовые связки не были способны произвести голос столь неземной красоты, полный удивительных вариаций и нюансов.