В душе Ляны все протестовало, но она понимала, что переубедить отца ей не удастся. Девушка почувствовала: какая-то очень важная мысль ускользает от нее. Сосредоточившись и ощутив, в чем дело, она спросила:
— Так о чем еще, ты говорил, рассказывала бабушка? Что ты скрываешь?
Почувствовав, что старый цыган не хочет рассказывать, она, решив схитрить, с насмешкой воскликнула:
— Ты же не веришь, отец, во всю эту чепуху, что же тогда не хочешь говорить? Или меня боишься испугать? Так ведь все равно не получится. Бабка моя самого страшного проклятия не испугалась и теперь вот по свету мы с тобой ходим, воздухом вольным дышим, а ведь могло бы и по-другому случиться. Если Мариула не сдалась, то я и подавно. Она говорила, что я еще сильней ее буду, так что договаривай уж, коль начал.
— Да нечего рассказывать, дочка, — замялся цыган. — Бредни все это.
Он снова ненадолго погрузился в свои думы и, словно решаясь на что-то, строго посмотрел на дочь. Ляна видела, как не просто давался отцу этот разговор.
— Кто знает, — сказал он наконец, — если во всей вашей ворожбе есть хоть доля правды, то ты, пожалуй, должна знать о древнем заклятии.
Он вновь достал из кармана шелковый, шитый золотом кисет и старую прокуренную трубку. Закурил и начал рассказ.
— Давно это было. Говорят, девушка из нашего рода влюбилась в парня, у которого жена была ведьмой. Не наш он был, не цыган, но в девушку эту, древнюю родственницу твою, влюбился. Сбежал он от своей жены к любимой, и стали они в таборе жить. Тогда ведьма та и наложила страшное заклятие: все мужчины, что возьмут в жены девушку нашего рода, погибнут страшной смертью, если не сразу, то после того, как родится у них первенец. А если в роду не будет женщин, то проклятие ляжет на мужчин нашего рода.
— Но ведь у моей бабушки было столько детей, а муж погиб не после рождения первенца, а значительно позже, — воскликнула Ляна.
— Да, это так, — согласился цыган. — Только о Мариуле ходили слухи, что и она может управлять судьбой. Бабка твоя сама не отрицала этого, но говорила, что слаба ее сила. Далеко не все ей подвластно.
— А мне она говорила, что мой дар побогаче будет, чем у нее, — с гордостью произнесла девушка.
Цыган тряхнул своей, львиной гривой, словно отгоняя дурные мысли.
— Так вот: заговорила она старинный медальон с моими волосами, повесила мне, маленькому, на шею, сказала, что пока он на мне, ничего дурного случиться не может. Говорят, что медальон этот еще в Древней Индии сделан был и что имеет он большую колдовскую силу, но для того, чтобы сила эта проявилась, нужно правильно заговорить его, и тогда он надежно защитит своего владельца от любого колдовства.
— Что ж она не дата этот медальон деду? — поинтересовалась Ляна.
Помолчал цыган, выпустил густую струю табачного дыма и продолжил:
— Спрашивая я Мариулу, почему не дала медальон этот мужу, а она в ответ: «Твой отец обречен был. Не могла я помочь ему и решила спасти тебя, первенца моего. С другими детьми и так не должно было ничего случиться, да видно, срикошетила та бомба о защиту невидимую, вот и погибли братья, а не ты…» Видишь, дочка, какие сказки тебе рассказываю, — смущенно усмехнулся цыган.
Он расстегнул рубашку, обнажив широкую волосатую грудь. Бережно снял с цепочки серебряный медальон странной формы с бегущими по нему непонятными письменами на каком-то забытом языке. Нажат на небольшой выступ, и крышка его плавно откинулась, открыв небольшое углубление с лежащей в нем прядью его детских волос. Посмотрев на них, он, словно решившись на что-то, расстегнул и цепочку. Вновь защелкнул на ней замочек медальона и, поколебавшись мгновение, протянул все это дочери.
— Хоть и не верю я в это, а чем черт не шутит. Береженого бог бережет. Возьми, вот. Замуж выйдешь — отдашь мужу или первенцу своему. Тебе тогда виднее будет. Только носить его нужно не снимая, иначе, Мариула сказала, случится беда. Я думаю, что бабка и сама все тебе о нем расскажет.
Ляна испуганно отстранилась от отца.
— А ты? Как же ты? — с волнением глядя на подарок, спросила она.
— Ничего уже, доченька, не может со мной случиться, — убежденно солгал он. — Да и не верю я во все это. Так только, страхи детские остались, бабкой твоей внушенные.
— Не могу я взять этот медальон, отец. Я-то бабушке верю. Я знаю, что проклятие убивает вернее пистолета. Не могу я, отец.
Не слушая Ляну, цыган надел на нее медальон.
— Вот и посмотрим, правду ли говорила старая Мариула… Ну, а если штука эта такую силу имеет, так она тебе теперь нужнее. Я, Ляна, уж пожил немало, а у тебя все впереди.