Но Елена Петровна все же протянула рюмку девушке и с улыбкой сказала:
— Выпей. Это алтайский бальзам. Тебе нужно восстановить силы.
«Ладно, — озорно подумала Ирина, — если уж нарушать, то все традиции разом. Однако я совсем в разнос пошла. Сначала связалась с нечистой силой, потом ступила на опасную тропу алкоголизма».
Она послушно проглотила сладкую, пахнущую лекарством жидкость, которая оказалась неожиданно крепким спиртным напитком, и тут же принялась энергично закусывать. На свое удивление она ела так жадно, словно голодала по крайней мере неделю. В считанные минуты Ирина уничтожила ароматные хрустящие гренки, заполировала их горячим бульоном, и почувствовав, что острое чувство голода несколько отступило, принялась за благоуханный кофе.
Елена Петровна с немым удовлетворением наблюдала за девушкой.
— Ну что ж, теперь ты сможешь рассказать о том, что видела?
Девушка, не поднимая глаз от стола, снова погрузилась в яркие, фантастические видения, недавно промелькнувшие перед ней. Ей совсем не хотелось рассказывать о них. Она ощущала их как нечто потаенное, очень личное, но несмотря на это, она понимала — эта женщина, эта гадалка, с таким напряжением ожидающая ее рассказа, очень несчастна, и от нее, Ирины, зависит дальнейшая судьба этой русоволосой цыганки. Ирину не покидало ощущение, что Елена Петровна каким-то образом связана с приоткрывшимся ей миром, с тем прекрасным черноволосым парнем, чей синий взгляд пристально и внимательно всматривался из неизвестного ниоткуда.
Вдруг Ирина поняла, что все происшедшее с ней в той странной комнате отнюдь не гипноз и не сон, нет, все это действительно реальность, которая непостижимым образом связана с ней, с ее судьбой, ее жизнью. И ей впервые за все это время стало по-настоящему страшно. Девушка не могла определить, осмыслить, проанализировать эту взаимосвязь, но неизвестно почему была уверена, что она существует.
Словно подчиняясь неизвестной силе, поселившейся в ее душе, она оторвала наконец взгляд от стола и сказала:
— Да, конечно, я все расскажу…
Глава 17
Сбиваясь и путаясь, Ирина начала свой рассказ. Елена Петровна слушала ее, не отрывая от девушки напряженно-внимательного взгляда огромных черных глаз. Только в одном месте, когда Ирина заговорила о падающем вертолете, Елена Петровна, охнув, прикрыла лицо руками, но тут же, совладав с собой, вновь устремила на девушку свои проницательные глаза.
— Он погиб? — спросила она.
Голос женщины был тих и бесстрастен, но несмотря на это, в нем угадывались боль и отчаяние.
— Погиб… — задумчиво повторила Ирина, понимая, что речь идет о том голубоглазом брюнете, чье лицо высветили блики огня на поверхности воды.
— Погиб… — еще раз повторила она, прислушиваясь к странным ощущениям и не находя ответа.
И вдруг она увидела ту бездну отчаяния, которая все же прорвалась на лицо этой полной самообладания женщины, и, тут же обретя уверенность, Ирина поспешно сказала:
— Нет! Нет, нет, он не погиб. Он жив… Ранен… Правда, тяжело. Откуда пришла эта уверенность, Ирина не знала. Подчиняясь все той же неведомой силе, она, сочувственно глядя в бездонные, мерцающие болью глаза гадалки, сказала:
— Я захотела, чтобы он не умер! Я очень захотела, и он теперь жив. Он будет жить. Он ранен, но обязательно будет жить.
Девушка поняла, что напряжение, в котором все время пребывала Елена Петровна, начало медленно отступать, оставляя на лице женщины следы усталости и опустошения. Бедняжка замерла в неподвижной позе, аккуратно сложив на коленях чуть подрагивающие руки, и в огромных, чудесных глазах ее не осталось ничего, кроме покорности року.
«Видимо, способность узнавать чужую судьбу порождает безразличие к своей собственной, — подумала Ирина. — Может быть, это и есть та плата, которую неведомые силы требуют за то, что человек дерзнул вмешаться в их естественный ход».
Девушке стало до боли жаль Елену Петровну. Своим новым неизвестно откуда взявшимся знанием, она поняла, что цена того, с чем она сегодня столкнулась, будет высока, может быть, даже чрезмерна. И словно угадывая мысли Ирины, женщина тихо произнесла:
— Не думай о том, что я слишком дорого заплачу за это. Какова бы ни была плата, мне она не покажется чрезмерной. Я обещала тебе кое-что сообщить… Слушай.
И начался рассказ, который, если бы Ирина сохранила способность не доверять этой странной женщине, можно было бы принять за пересказ сентиментальной повести.