Старик согласно кивнул:
— Signore, durante la vita mia prima del morte, era un uomo grande! Nel tempo del Duce — ab! Un maggiore dei ager-cito, io, е dappertuto non mi dispacciono le donne! (Синьор, во времена моей первой жизни была эпоха великого человека! Эра Дуче! Я служил в чине майора и не раз доставлял ему депеши!)
Витлоу похлопал старика по плечу и увел Форрестера.
— Травма мозга, — прошептал он.
— Но он говорил по-итальянски.
— Разумеется, Чак. Он не смог учиться, поэтому и оказался здесь. Существует не слишком много видов работы, не требующей общения.
Рядом прошел марсианин, поглядывая в их сторону.
Может, он услышал часть разговора, потому что продекламировал:
— Говори, как нравится всем! Живи, как нравится всем. Живи для государства, которое знает, как о тебе позаботиться.
И все-таки жизнь продолжается, подумалось Форрестеру, вокруг все счастливо веселились. Маленький человек в зеленом костюме, имитирующем окраску сириан, крикнул:
— И как? Адольф Берле спросил полтысячи лет назад: «Что хочет корпорация?». И государство стало корпорацией.
Балерина вытаращила остекленевшие глаза.
— Сталинисты, — прошипела она и снова заснула.
Форрестер скормил джоймейкеру стодолларовые бумажки, заказывая для всех выпивку.
Форрестер понимал, что и второй тысяче долларов скоро придет конец. Но ему нравилась такая жизнь. Он был уже достаточно пьян и в эйфории совершенно не боялся завтрашних неприятностей. Вряд ли день будущий окажется намного хуже для настоящего. Среди Забытых Людей было невозможно обанкротиться, у него не было даже кредита. Мудрый Таре Таркас! Хорошие дети дали ему прекрасный совет.
— Ешьте! — крикнул он, не обращая внимания на предостерегающий шепот Витлоу. — Пейте! Веселитесь! Завтра мы все умрем!
— Domani morire! (Умрем завтра!) — вторил ему старик, поднимая бокал с неизвестно, по какой цене, но очень дорогой граппой в честь Форрестера.
— Слушай, Чак, — тревожно сказал Витлоу. — Притормози. Такие клиенты, как космонавт, не попадаются каждый день.
— Заткнись! Не ворчи, как старуха, ясно?
— Ладно, это твои деньги. Но, оказавшись завтра на мели, меня не обвиняй.
Форрестер улыбнулся.
— От тебя тошнит.
— Не тебе такое говорить! — вспыхнул Витлоу. — Что бы ты без меня делал? Черт побери, я не собираюсь такое выслушивать и…
Но тут вмешался марсианин с ирландским именем.
— Прекратите! Довольно. Не надо портить нам выпивку.
Витлоу умолк, а Форрестер развернулся, внимательно рассматривая марсианина.
— Ты, — сказал он. — Где ты научился так говорить?
— Что значит «так»? Вы считаете, что я сказал что-то неправильно?
— В некотором роде.
Но лицо марсианина изменилось, и он щелкнул пальцами.
— Минуту, Форрестер, если я правильно расслышал твое имя?
— Правильно. Но мы как раз разговаривали о тебе…
— Невежливо так перебивать собеседника, — сказал Кевин О’Рурк на Солис Ласис. — Вот что я хотел тебе сказать. Какой-то сирианин тебя ищет.
— Сирианин? Один из этих зеленушек? — Форрестер попытался сосредоточиться. — Его случайно зовут не Эс-Четыре?
— Откуда мне знать, какой у него номер? На нем была изолирующая накидка, но я опознал сирианина. Мне они прекрасно известны.
— Возможно, он хочет взыскать с меня за нарушение контракта, — с горечью сказал Форрестер. — Пусть попытается. Может, собрать и всю остальную компанию?
— Нет. Я так не думаю, потому…
— Хватит, — перебил Форрестер. — Знаешь, мне противно смотреть, как марсиане меняют тему для разговора. Я хочу знать: почему ты так разговариваешь? Тот, который собирался меня убить, говорил с немецким акцентом, правда, у него и имя было немецкое. Ты разговариваешь похоже, но ты ведь ирландец, верно?
Кевин возмущенно посмотрел на него.
— Форрестер, ты пьян. Что такое, черт побери, «ирландец»?
Как еще долго продлилась пьянка, Форрестер не знал. Он помнил пьяные разговоры балерины, пытавшейся объяснить, что акцент был марсианский, а не немецкий. Что гелиево-кислородная смесь при давлении в шестьсот миллибар не позволяет им воспользоваться некоторыми звуковыми частотами. Он хорошо помнил, как, не обнаружив в кармане денег, испытал некое подобие ужаса.
Но все это было так отдаленно и туманно, что вспоминались только отдельные эпизоды.
Утром он очнулся в туннеле рядом с магазином джоймейкеров. У него не было никакого представления о том, как он сюда попал. И он был один.
К тому же у него раскалывалась голова от похмелья.