— Ну раз понятно, стоит ли дискутировать дальше? Это день даже не завтрашний, а одному богу ведомо какой. Нужен прежде всего портативный источник энергии, желательно ядерной, чтобы такой вот механизм получил право на жизнь хотя бы в теории. Все, что показывают нам в Японии на их выставках, конечно, красиво, впечатляюще, но по большому счету несостоятельно, как только речь заходит об автономии.
— Я смотрю, ты крепко владеешь вопросом, Антон? — усмехнулся Барташов. — Не совсем еще состарился, значит…
Последнее замечание подействовало на Колвина угнетающе. Весь его энтузиазм как–то вдруг пропал, словно в нем загасили некую искру прошлого, вспыхнувшую было с прежней силой.
— Да, я владею вопросом, — с внезапной угрюмой резкостью ответил он. — Ты ведь знаешь, чем я занимался после Кавказа…
— Знаю. — Из–под добродушно–расслабленной личины Барташова вдруг на мгновение пробилось совсем другое выражение — словно блеснули из–под овечьей шкуры здоровые белые клыки матерого волка. — Потому и приехал, — впившись взглядом в осунувшееся лицо Колвина, произнес он. — Думаешь, у меня нет спецов, способных прокомментировать эту запись? Ошибаешься — есть, — не дождавшись ответа, произнес он. — Ты же умный мужик, Антон, неужели не понял, каких объяснений я от тебя жду?
Колвин не ответил. Он сидел, упершись взглядом в пустую рюмку. В ее хрустальных гранях плавился и преломлялся приглушенный свет настенного светильника.
— Значит, получается как, Коля? — вдруг глухо спросил он. — Когда нужно было лечить ребят, искалеченных на войне, мне сказали что? Нет денег, страна в заднице, сиди, мол, со своими разработками и не рыпайся, без тебя проблем по горло… А теперь, значит, деньги есть? Или жареный петух приложился к одному месту?
— Не ерепенься, Антон, все мы прошли через перестройку, развал армии. И жизнь была поровну на всех… Думаешь, «Гаг–24» единственный законсервированный объект ВПК? Думаешь, меня или кого–то другого гладило все эти годы по шерстке?
— Гладило! — с необъяснимой вспышкой ярости вдруг произнес Колвин, резко вскинув седую голову. — Про тебя не возьмусь говорить. А тех, кто загнал наших ребят в Чечню, предварительно накормив боевиков Дудаева оружием?! Кто разбазарил страну за несколько лет? Они кайфовали и кайфуют до сих пор, в то время как молодые ребята без ног сидят у станций метро на деревянных каталонках! Я ведь мог дать им ноги, мог, но на это не оказалось денег — деньги были только на новые «Мерседесы» да на конкурсы красавиц!
Он резко замолчал, понуро глядя в пол. Лицо Антона как–то вдруг осунулось, постарело, словно разом навалились годы…
— Хорош ты, праведник, — не повышая тона, но с напряжением в голосе ответил ему Барташов. — Засел тут на ведомственной даче, с «калашом» под задницей, — не подходите ко мне, обиженный я! Сижу, жру паек, получаю пенсию, а ты, страна, катись к едрене фене, американцам под звездно–полосатый флаг за их долбаные окорочка с ветчиной!.. Хорошая позиция, удобная, нигде не свербит, не дует… Ты же русский, Антон, опомнись!.. — вдруг достаточно резко напомнил он.
Его слова, очевидно, попали в точку, задев за живое отставного генерала.
— Я не засел тут! — с возрастающим с каждым словом ожесточением ответил Колвин. — И на пенсию не озолотился. Вся она там, под землей, в лабораториях «Гага». Только потому они и живые, что каждый день туда ползаю, как на работу, — то тут лампочка перегорела, то там вентилятор завыл. Слесарем тут подвизался на старости лет, все ждал, надеялся, может, опомнятся, вернутся… Опомнились, вернулись… — с горечью произнес он. — И опять–таки не калек лечить, не ребят с того света вытаскивать — киборга им подавай… Да, я могу его сделать, и эта твоя американская поделка уйдет ржаветь на полку, как только ты им покажешь видео!..
— Да не во мне дело, дурья башка! — Барташов зло сверкнул глазами на Антона и потянулся к наполовину пустой бутылке, вновь разливая водку. — Время прошло, понимаешь? — уже спокойнее, примирительно произнес он. — Страна стала немножко другой, но и мир изменился. Мы из дерьма выкарабкиваемся, голову опять приподняли, глядь вокруг, а союзников–то больше нет. Как дали американцам волю в конце девяностых, так они понемногу и загребли под себя все. Теперь весь земной шар — сфера их стратегических интересов. По голове долбают — только пыль столбом. Вон, слышал, собираются первый военный крейсер на орбиту Земли выводить. Для поддержания решений ООН. А мы теперь кто? Их сырьевой придаток, как какая–нибудь занюханная банановая республика? Или полигон для экономических экспериментов? Об этом ты думал?