— Ты не совершил паломничества к святым местам, но ты достоин сана хаджи не меньше, чем твои спутники, дошедшие до Мекки и Медины, — объявил мулла.
Прихожане с ним охотно согласились, и когда надо было назвать имя честного и справедливого мусульманина для участия в заседаниях шариатского суда, то все вспомнили Хасана. Сам Хасан тоже поверил, что он хаджи, и даже выкрасил бороду.
Через год произошло чудо. Однажды поутру Хасан, совершив обычное омовение, намеревался идти в мечеть. Он вышел во двор и увидел, что там на привязи стоит верблюдица с маленьким верблюжонком. Верблюжонок весело прыгал возле матери. Что такое?
Подойдя поближе, Хасан заметил на земле клочок бумаги, сложенный треугольником. Он развернул его. «Дорогой праведник, — говорилось в записке, — пусть во веки веков земля арабов будет богата такими, как ты, пусть твоя доброта наполнит водой высохшие реки, и пусть люди, напившись из них, идут на жертвы во имя спасения погибающих. Возвращаем тебе твоего верблюда. Ты спас нас от голодной смерти. Верблюжонку не удивляйся: быть может, ты тоже скормил нам верблюдицу, от которой ждал приплода. Бог даст, свидимся. Салам». Подписи не было. Хасан хотел было показать письмо мулле, но почему-то счел за благо этого не делать. Купил, мол, верблюдицу, и все, хочу снова ехать в Мекку.
Но Хасан так и не совершил паломничества, он все ждал, когда объявятся таинственные люди, подарившие ему верблюда.
Фарис, заседатель, сидевший по левую руку от Исмаила, не отличался добротой и не был замечен в благородных поступках. Богач, он немало грешил в молодые годы, но время сломило и его. Узнав, что новую мечеть будут строить без купола, ибо предусмотренный проектом великолепный купол возводить не на что, он предложил деньги, но с тем лишь условием, что мечети будет дано его имя. Выстроили мечеть с огромным куполом, но имя Фариса как-то к ней не прилепилось. Надежды старого греховодника не сбылись, аллах не принял его жертвы. Фарис смирился с этим, потому что быстро дряхлел и понемногу стал ко всему на свете равнодушен. Он вообще теперь чаще всего сонный, сядет — заснет. И на суде Фарис, как правило, дремал, а чтобы это не было слишком заметно, он, пробудившись ото сна, обязательно что-нибудь бурчал — то и дело невпопад.
Теперь Фарис тоже с трудом разлепил веки: его потревожили всхлипывания какой-то женщины. Он пристально вгляделся в подсудимую, насупив седые брови, пошевелил бледными губами, зевнул и безразлично промямлил известную пословицу, лишь бы что-нибудь сказать:
— Дерзкая сноха делает вид, будто овцы боится.
Исмаил подхватил:
— Вот именно. Она, правда, не сноха, но по ночам шляется темными переулками без всякого страха. Так откуда же ты сюда явилась?
— Ниоткуда, — еле слышно произнесла Фарида.
— Как это «ниоткуда»? — Исмаил визгливо передразнил девушку. — Не из яйца же ты вылупилась! У всех есть родина.
— У меня нет. Я палестинка. Я родилась в поселении для беженцев. Потом отец купил землю, и мы стали жить в деревне. Я сбежала из дому, чтобы подыскать работу в городе, Но еще не успела…
— Работу? Да, работу ты нашла. В протоколе ясно написано, чем ты занимаешься. — Судья повысил голос: — Может, у тебя и есть родители, но я лично уверен, что ты все равно порождение ивлиса и его прислужница.
Раздался срывающийся от волнения голос Саиды:
— Верующий воспитывает самого себя, справедливый — весь мир; я потому и просила, чтобы дело передали в шариатский суд, не в гражданский… Фариде защита — аллах, после аллаха — ты, справедливейший судья. Будь же милостив и милосерден к безвинной девочке…
— Это кто — мать? — спросил судью Хасан. — Ее следовало в таком случае посадить рядом с подсудимой.
— Нет, я чужая. Но я ей как мать… — Саида хотела еще что-то добавить, но ее грубо оборвали:
— Садись. Свидетели потом!
— Сяду, судья хороший, да взглянет на тебя аллах ласковыми глазами. С ложью можно пообедать, но до ужина дело не дойдет. — Саида была уверена, что шариатский судья советуется с самим богом. Перечить ему — великий грех…
Заметив, что в зал входят новые люди, Фарида заволновалась: вдруг появится Зуфри и потребует жену обратно. О, если бы он узнал, какую клевету возвели на Фариду полицейские! Зуфри первым стал бы швырять комья грязи в законную супругу.
Бедная Саида… Она страшно изменилась за время болезни, исхудала, пожелтела. Фарида не знала, что Саида пыталась занять денег на адвоката. Ей удалось лишь передать дело из гражданского суда в шариатский. Откуда в ней столько силы и сообразительности! Родной отец мог бы так болеть душой за дочь… Фарида вспомнила, как однажды, когда она заболела, отец в отчаянии собирался продать единственного ишака и заплатить за лечение. Это было в пору полива, и он уже бросился за ишаком, однако едва добрался до злополучного рисового поля и там от слабости и переживаний упал и потерял сознание…