Судья Исмаил, мудрый и опытный вершитель человеческих судеб, неизменно руководствовался удобным правилом: согрешил — покорно прими наказание, иначе станешь дровами для ада, обречешь себя на страшные муки и аллах навсегда отвратит от тебя лик свой. Не повернув головы, что надменно торчала на худой шее, судья произнес:
— Дочь феллаха Омара аль-Баяти, именуемая Фаридой, чье местожительство и род занятий неизвестны! Ты стоишь сейчас перед справедливейшим судом. Всеслышащий бог внимает нам. Скажешь неправду — он отвернется от тебя. Говори только правду…
В зале воцарилась тишина. Фариду словно молнией ударило при звуках грозного предостережения, хоть она и не собиралась лгать.
Судья читал состряпанное полицией дело. Челюсть его оставалась неподвижной, лишь губы тяжело шевелились. Указательный палец правой руки Исмаил угрожающе вытянул в сторону подсудимой.
Фарида никак не могла сосредоточиться. Мысли ее блуждали. Почему она одна перед судом? Почему не сидит здесь «ведьма» с накрашенными губами — Главная виновница ее несчастья? Сумеет ли Саида защитить ее, прикрыть заботливой ладонью?
Бедная мать могла сказать дочери в эту минуту: «Уберегла я тебя от огня и болезней, а от суда не уберегла» Лучше было бы Фариде и вправду сгореть в огне, чем вот так опозорить мать, себя, память отца. Кто знает, может, и хорошо, что отец ушел в лучший из миров, не узнав, что дочь его сидит на скамье позора… Ни одного слова не сказал судья о встрече Фариды с ночной «ведьмой». Почему? Может быть, судья хочет, чтобы о ней рассказала сама Фарида?
— Фарида аль-Баяти, — продолжал Исмаил, — член преступной группы, собиравшейся в доме некоего Шауката. Это все люди, презревшие родительские наставления, забывшие заповедь священного писания. Сбившись с пути, они сбивают и других по наущению ивлиса — черного дьявола. Их главарь начитался зловредных книг — совсем не тех, что ниспосланы аллахом, Я прямо заявляю: Шаукат — выкормыш нечестивцев.
В зале поднялся шум. В Фариду впились осуждающие взгляды. Присутствующие думали, что будут судить просто падшую женщину, а тут, оказывается, схвачена птица куда поважней. Ведомая ивлисом, она, представьте себе, пошла против корана!
Фарида не могла понять, откуда взялось такое нелепое обвинение. С Шаукатом они давным-давно не виделись. Фарида не знала, что после ее ареста полицейские обыскали дом Саиды и нашли вещи, принадлежащие Шаукату. Фарида, не подозревая об этом сама, стирала и гладила одежду Шауката, которую у него, как и У других одиноких мужчин, брала Саида. В кармане отутюженной пижамы полицейские обнаружили ком раскисшей при стирке, но высохшей потом бумаги. Она оказалась декларацией о шарте; парни во главе с Шаукатом ходили по городу и собирали под ней подписи. Декларация наделала немало шума. Даже газета «Аль-Камарун» писала о столкновениях между сторонниками декларации и ее противниками. Теперь Шаукат расплачивается, в тюрьме за свою дерзкую выходку.
ДЕКЛАРАЦИЯ
Глава повествует о нежелании родителей снижать цену на своих дочерей, словно бы эти дочери не молодые и привлекательные девушки, на которых охотно женится всякий, а товар, который надо повыгоднее продать
Исмаил соображал, по какой статье лучше судить девушку, дабы не вызвать сомнений в справедливости его решения, но что-то толком ничего не мог придумать. Он поглядывал на краснобородого хаджи, ожидая от него совета, но тот безмолвствовал. Судья продолжал жевать кат, надеясь на внезапное озарение. Он знал, что кат взбадривает его, просветляет ум: из глубины сознания в эти минуты выплывает давняя мечта — совершить паломничество в благословенную Мекку, в лучезарную Медину. Сегодня утром слуга Мади снова обронил: «Саиб, до великого гида осталось совсем немного». Бедный старик думает, что Исмаил возьмет его с собой. Каждый год Исмаил говорит: «В следующий год обязательно». Праздник придет — у судьи куча дел, хочешь не хочешь, а приходится откладывать поездку. И на этот раз Исмаилу вряд ли удастся отправиться в Мекку: опять гора дел.
Внезапно Фарида заметила, что в зале около самой двери сидит мужчина. Где она его видела? Ах, это же доктор, к которому они ходили с покойным отцом, когда ее мучила малярия… Отец отвечал на вопросы, будто болеет не дочь, а он. Иногда отец говорил совсем не то, что следовало, но Фарида молчала, сидела с опущенной головой, с тревогой ждала: вот-вот начнется приступ — и она свалится. С такой же тревогой она ждала и сейчас решения судьи.