Томми, который как раз перед этим начал раскачиваться на стуле, сделал неловкое движение, стул слегка покачнулся, и мальчик, чтобы не упасть, обеими руками ухватился за столешницу, выпустив бокал.
Хрупкий сосуд упал на стол и разбился, а по белоснежной скатерти расползлось ярко-оранжевое пятно от сока.
Ножки стула со стуком опустились на пол, заняв свое естественное положение, а Том так и остался полулежать на столе, с открытым ртом и глазами, вытаращенными и круглыми от ужаса.
Воцарилась тишина.
Глазенки Сэма, перепугавшегося за братишку, тоже были словно нарисованы по циркулю, а уши — прижаты, как у кролика, которого вот-вот настигнет гончая.
Алрика смотрела на детей, на пятно и с содроганием ждала, что первый шок с секунды на секунду сменится басовитым ревом в два голоса, сопровождаемым мужским окриком.
В дверях замерла Бетти, испуганно сжимая полотенце.
Обстановку разрядил Барт.
— Не переживай, мы нальем тебе еще сока, — поспешил он утешить сына. — Таких бокалов, правда, больше нет, но Бетти принесет тебе другой. Рики, передай мне, пожалуйста, салфетки, я положу на пятно.
Алрика с облегчением выдохнула.
— Теперь ты понимаешь, почему я запрещала тебе качаться на стуле, — сказала она Тому гораздо мягче, чем собиралась до этого.
Видя, что малыш начинает кукситься, Барт протянул руку и легонько нажал ему на кончик носа, как на кнопку звонка.
— Забудь, со всеми бывает. — Он бросил веселый взгляд в сторону Алрики, и она вспомнила, что лет пять назад разбила такой же точно бокал.
…После романтического ужина на ковре они занялись любовью. А потом лежали и дурачились, щекоча друг друга. Алрика вошла во вкус и принялась доставать Барта, легонько дергая его то за мочку уха, то за прядку волос.
— Прекрати, — хохотал он. — Ну все, Рики, правда, перестань.
Но она никак не могла угомониться и продолжала приставать к нему, хихикая и болтая ногами, пока не сшибла босой ступней один из хрустальных бокалов, из которых они незадолго до этого пили вино.
Услышав звон, она замерла. Улыбка сползла с ее лица. Ведь как раз незадолго до этого Барт подробно рассказывал ей, какие это ценные бокалы и как они тесно связаны с историей его семьи, и что теперь таких нигде не купишь…
Но муж заверил ее, что она переживает больше, чем он сам, и что ничуть не сердится, хотя бокала, конечно, жаль, но зато они так чудесно провели время и им обоим было так хорошо, что это, право же, стоит гораздо больше, чем какая-то стекляшка.
С тех пор они из этих бокалов больше не пили, держа их в шкафу «для истории», хотя во время любовных игрищ пострадало еще много посуды подешевле.
Алрика вспомнила все это и подумала, что Барт, конечно, далеко не идеал. Но обида на мужа заставляет ее думать о нем хуже, чем он есть на самом деле. И почему она решила, что он напустится из-за случившегося на детей и чуть ли не выгонит их после этого из дома?
Поймав взгляд Барта, она поняла, что он тоже вспомнил тот вечер во всех его пикантных подробностях. И смущенно опустила глаза, как застеснявшаяся школьница.
Остаток обеда они провели, непринужденно болтая, чтобы скрасить у детей впечатление от случившегося. Томми все еще чувствовал себя виноватым, но рева удалось избежать. И Рики была благодарна Барту за это.
— Спасибо, Бетти, ты все такая же волшебница, — поблагодарила Алрика, когда последняя крошка десерта была сметена и они встали из-за стола. — Дети, что нужно сказать?
— Спасибо! — нестройным хором ответили мальчишки, дожевывая пирог.
— На здоровье, милые, — ответила Бетти, довольная тем, что ее стряпню оценили лучшим образом. Ее глаза перебегали с Алрики на Бартона, словно спрашивали: «Ну? Теперь вы снова вместе? Я снова буду служить у вас?».
— Теперь надо занять мальчишек чем-то спокойным, может быть, они захотят вздремнуть после обеда, — потихоньку поделилась с Бартом Рики по дороге в детскую.
— Отлично. Я припас для них карандаши, альбомы и раскраски. Они как — любят рисовать?
— В принципе любят, но пока не очень-то умеют, — улыбнулась Алрика. — Хотя иногда получается очень трогательно, правда, каждый раз приходится подолгу разбирать, что это изображено. Например, самолеты с глазами, машины с улыбками, а один раз Сэм нарисовал ракету с волосами, как-у-мамы.
— Наверное, это была очень красивая ракета, — ответил Барт, глядя на светлые локоны Рики.
— Хм… — Алрика с укоризной взглянула на него и обратилась к близнецам: — Дети, сейчас мы соберем игрушки, а потом будем рисовать.
Пока Том и Сэм с неохотой разбирали свои постройки и рассаживали игрушечных зверей по местам, Барт достал из ящичков коробки с карандашами, листочки бумаги, ластики и разложил все это на партах.
— Итак, — принялась давать задание Алрика, — давайте мы нарисуем то, что вам сегодня понравилось и запомнилось больше всего. Все, что вам придет в голову. Хорошо? Любой предмет, сценка, люди…
— Ага, я знаю, что я нарисую, — объявил Томми, взгромоздился на стульчик и вытащил карандаш из коробки.
— А что? — заинтересовался его братец.
— Потом покажу. Чур не подглядывать.
— Подумаешь, я тоже знаю, что я нарисую, — пожал плечами Сэмми, устраиваясь за второй партой.
Высунув кончики языков от усердия, исподтишка подглядывая через столы в листочки друг к другу и прикрывая рисунок ладошкой, чтобы никто раньше времени не увидал шедевр, мальчишки взялись за работу.
Алрика и Барт тихонько вышли, чтобы не мешать процессу творчества.
Они перешли в гостиную. Здесь все было по-старому — рабочие только сделали уборку, ни мебель, ни оформление комнаты не поменялись, и сердце Алрики сжалось от воспоминаний.
Все так же медленно скользили по комнате блики от цветных витражей, перемещаясь по велению восходящего и заходящего солнца. Все так же таились в углу напольные вазы, в которые они любили подкладывать друг для друга маленькие сувениры, а потом искать их по самодельной карте. Все так же чернел лаком кабинетный рояль.
Когда она впервые оказалась в этой комнате, все здесь показалось таким загадочным, таким благородным и таким нереальным, словно это не комната в доме, где живут обычные люди, а таинственное место из сказки. Алрика, помнится, тогда подошла к роялю, трепетно провела кончиками пальцев по лакированной крышке… А потом села и заиграла.
Барт был поражен. Девчонка из маленького городка, дочка лодочника, умеет играть на рояле?
— Милая, ты здорово играешь, — обескуражено признал он. — А где ты научилась?
Алрика расхохоталась.
— А ты принимал меня за деревенскую простушку, которая умеет только лодки смолить да билетики продавать? Я, конечно, в Гарварде не училась, но школу все-таки окончила. У нас был и музыкальный класс, и театральный кружок, и танцевальный. Я все их посещала, потому что мне было интересно. И до сих пор иногда играю и пою на городских праздниках.
Живя в доме на Приморской, она частенько подходила к роялю. Барт любил слушать, как играет его жена, особенно ненастными вечерами, когда в музыку вплетался шорох холодных струй дождя.
Вот и теперь, столько лет спустя, видя, с какой ностальгией Алрика проводит рукой по крышке рояля, Барт попросил ее:
— Сыграй мне, пожалуйста.
— Я, наверное, разучилась. Давно не играла. Да и погода слишком солнечная — не располагает к элегиям, — с грустной улыбкой попыталась отказаться Алрика.
— Ну и что… Сыграй, Рики, — продолжал настаивать Бартон.
— Хорошо… Но немного попозже, — сдалась, она. — Хочу немного оглядеться. Давно здесь не была.
— Все-таки зря ты отказалась от этого дома, — произнес Барт. — Мне кажется, здесь вам с детьми было бы гораздо удобнее.
— Нам и у нас неплохо, — отрезала Алрика. — Для троих там вполне достаточно места, а шумных вечеринок мы не проводим. Так, собираются иногда гости на дни рождения и по праздникам… Зато там нет…
Призраков, хотела она сказать, но замолчала: Барт еще, чего доброго, решит, что она сошла с ума. Ее взгляд красноречиво остановился на альбоме с фотографиями, пылящемся на каминной полке.