Между тем судьба виновника аварии и пострадавшей пассажирки совсем не волновали Юрия. Он один знал, кто истинный виновник трагедии, кто на самом деле виновен в смерти его жены, – тот, кто не смог справиться с управлением и остановил машину у обочины, тот, кто выключил фары на неосвещенной трассе, тот, кого он, Юрий, так и не успел сменить за рулем. При всей сомнительности подобного хода мыслей мужчина, не привыкший подвергать анализу собственные даже скоропалительные решения и домыслы, действительно рассудил так. Никчемный сопляк, которого он породил и которому не суждено стать мужчиной, одной досадной глупостью сломал устоявшийся уклад всей его жизни, отныне испорченной, неправильной и одинокой, – такова была его правда, одна-единственная, а возможности существования второй правды Юрий не признавал.
С тех пор отец махнул рукой на сына – он больше не давил, не принуждал, не забывая при этом исполнять формальные отцовские обязанности: регулярно присутствовал на родительских собраниях в школе, во время которых позевывал, уставившись в потолок, водил сына к психотерапевту, которого Акиму ввиду известных его особенностей надлежало посещать, по той же причине с приближением подросткового возраста по указанию врачей не забывал пичкать сына гормонами. Но как такового общения между отцом и сыном не существовало, да и откуда было ему взяться, когда сын служил отцу живым напоминанием о поломанной судьбе, а душу сына каждодневно отравляло мучительное нескончаемое чувство вины и собственной никчемности. Словом, оба существовали в параллельных вселенных, в атмосфере полнейшей отстраненности и безразличия.
В результате к четырнадцати годам АК-47 имел наряду с паспортом, непониманием и презрением со стороны собственного отца и сверстников еще и кучу комплексов вкупе с девчачьей внешностью.
Глава 2. Девочка из зеркала
Как ни парадоксально, но Аким, ненавидя свою внешность, питал странную страсть к зеркалам. Его роман с зеркалами начался после аварии. От тоски по матери, присутствие которой чудилось ему всюду, и красноречивых обвинительных взглядов отца он прятался в своей комнате за запертой на задвижку дверью. В положении отверженного сына, на которого отец махнул рукой, все же был один плюс – у Акима появилась уйма свободного времени, и, оставив ненавистные гантели пылиться под диваном, он наконец был предоставлен сам себе. Мальчик подолгу просиживал на диване, обхватив руками колени, перед включенным ноутбуком на низеньком столе, а тупые ролики по Ютьюбу шли фоном. А он размышлял, не на шутку заморачиваясь на тему того, кто же он есть на самом деле, и что было бы, реши родители по-другому и он бы рос девочкой, и что бы хотела эта девочка от жизни, и чего хочет от жизни он теперь. Отец больше не приставал к нему, заставляя стричься, его темные волосы отросли до плеч, отчего он с тонкими линиями губ и носа и большущими зелеными глазами походил на персонажа японского аниме, пол которого распознается с превеликим трудом. И персонаж этот – до боли одинокий и непонятый, хотя и понимать-то, по правде говоря, нечего (он ничего из себя не представлял, ему нечего было сказать миру), так что Аким все больше склонялся к мысли, что ничего, в сущности, он от жизни не ждет, он – школьный изгой и посредственный ученик, у него нет ни увлечений, ни желаний, кроме, пожалуй, одного – чтобы над ним прекратили издеваться и оставили в покое. Причину неприязненного отношения к себе он не искал, для него она была предельно ясна: он не мог общаться с мальчишками на равных – они внушали ему страх. Ему постоянно казалось, что, заметив, насколько он далек от их интересов, мягок, неспособен дать отпор, сверстники тут же разоблачат его, и тайна его так называемой двойственности выйдет наружу во всем ее неприглядном свете. И страх этот сковывал, душил, заставляя душу съеживаться и окончательно уничтожая остатки характера.
Безысходность его положения, подпитываемая одиночеством, наполняла разум мальчика, методично день за днем отравляя его самого и всю атмосферу комнаты, где уже давно никто не убирался, где на столе вместе с выплюнутой жвачкой вразнобой валялись учебники, на диване в куче с нестираной одеждой – старый ноутбук, а на противоположной стене висело прямоугольное зеркало в полный рост – все в разводах под сантиметровым слоем пыли.
Аким подошел к зеркалу, провел по нему ладонью, и краешек отраженного света люминесцентной лампы приоткрыл прятавшийся под неровной челкой бесконечно тоскливый взгляд затравленного волчонка, отбившегося от стаи. И нечто недостижимое, светлое из потайной глубинной памяти сотен миров взывало к нему, тянулось к свету, просило об узнавании. Ощущение постороннего или скорее потустороннего присутствия не пугало мальчика, а, напротив, манило, давая надежду, завораживая, околдовывая. Аким впервые за долгое время почувствовал прилив сил и внезапную потребность незамедлительно навести в комнате порядок, разложить разбросанные вещи по местам, а главное – очистить до блеска зеркало.