— Я договорюсь с заведующим фермой, чтобы ты стриг овец. Пусть вяжет кто-нибудь другой. А ты стриги. Не знаю, как сейчас, а на следующий год из тебя может получиться неплохой стригаль.
Довлет хотел что-то возразить, сказать, что упал он совершенно случайно, что… Но тут раздался голос Курбана-чайчи:
— Эх-хе-хей! Чай готов! Свежий зеленый чай! Ароматный, вкусный!..
Довлет усталой походкой медленно направился к трем кирпичным домикам, что одиноко стояли на холме. У кипящих титанов, из труб которых вился дымок, собирался народ. Курбан вытащил из-под крайнего титана горящее полено и швырнул его в огромный казан. В казано зашипело, забулькало, клубы пара и дыма повалили из него.
И вдруг слух Довлета уловил едва различимый, знакомый звон. Мелодичный, нежный, казалось — он доносится откуда-то из глубины веков, сквозь толщу лет, эпох. Он узнал бы его через многие годы, различил бы среди сотен других звуков.
В следующее мгновение он увидел девушку, верблюдицу с клочьями свалявшейся бурой шерсти на боках, нежного неуклюжего несмышленыша-верблюжонка, и на душе у него потеплело. Довлет ощутил прилив сил, усталость будто рукой сняло. Он взглянул на верблюжонка и улыбнулся, — тот похож был на фотоаппарат на длинных ножках.
Девушка, прошмыгнувшая с присущей кочевникам проворностью мимо, через несколько шагов обернулась. У Довлета екнуло сердце: "Она взглянула на меня!.. А может быть, на верблюжонка? Нет, на меня".
"Ну, хорошо, — размышлял он, — допустим даже — на тебя. И что из этого? Мало ли кто на кого может посмотреть".
Девушка между тем подошла к колодцу, заставила верблюдицу встать на колени и принялась готовить бочонки. Работа эта для нее была явно тяжеловатой, и незнакомка взглянула в сторону Довлета. Взгляд ее красноречиво говорил: "Чего стоишь, как вкопанный? Помочь не можешь?" И он решительно зашагал к колодцу.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте.
— Вы за водой, да?
— Да.
— Наверное, далеко отсюда живете?
— Да.
— Доставать воду трудно?
— Да.
О чем говорить дальше, Довлет не знал и поэтому замолчал. Молчала и девушка. С минуту они стояли и смущенно переминались с ноги на ногу, потом девушка занялась своим делом: она достала из колодца ведро воды и вылила в бочонок. Затем достала еще одно и еще. А Довлет продолжал стоять. Он понимал, что выглядит очень глупо, но поделать с собою ничего не мог. Ему казалось, что уходить сейчас еще глупее.
Подошел верблюжонок. Постоял, посмотрел чуть-чуть удивленным взглядом на Довлета и стал нехотя чесаться о край бочонка. Бочонок стоял кособоко и поэтому повалился. Девушка, достававшая очередное ведро воды, с досадой вскрикнула.
— Ах, чтоб тебя!..
Но Довлет успел подхватить бочонок, вода не пролилась.
— Спасибо, — сказала девушка и улыбнулась.
Улыбка эта придала парню уверенности.
— Давайте я помогу, — протянул он руку к ведру.
— Спасибо, — ответила девушка, но ведра не дала.
— Вы же устали, — продолжал наступать Довлет. — Вон у вас лицо раскраснелось.
— Это не от усталости. А вы идите своей дорогой.
— Вы меня прогоняете?
— Да… нет, я не прогоняю… Только тут много народу… А во-он, кажется, даже сюда идет кто-то.
Довлет обернулся. Так и есть, к ним приближался Курт. Опять этот Курт! Поняв, что попал в неловкое положение, Довлет сделал вид, что моет руки. И какого черта торчал он здесь? Какой от этого прок?
Приблизившись, Курт сходу атаковал его:
— Что, думаешь все на свете каурма? Бери и ешь? Не-ет, браток…
И он протер полусогнутым указательным пальцем свои закисшие глаза.
Тон, которым говорил Курт, взбесил Довлета. "Какого черта, в самом деле, — подумал он. — Курт придирается ко мне! Ничего плохого я ему не делал". Но тут вспомнился случай, что произошел в пути, когда ехали они сюда из дому.
Где-то на полпути машина остановилась у огромного саксаула на склоне бархана. Курт, обращаясь ко всем, кто сидел в кузове, громко сказал:
— Слезайте! Мы приехали к святой могиле. Отдадим ей дань своего почтения.
Он спрыгнул на песок, пригладил свои жиденькие брови, облизнул толстые, жирные губы и продолжал:
— О, святой дух! Благослави наш путь, — и завертелся у саксаула, бормоча что-то невнятное. Кое-кто, поддавшись его призыву, стал тоже ходить вокруг дерева, шепча какие-то молитвы и заклинания. Те, кто не знал ни молитв, ни заклинаний, просто шевелили губами.
У саксаула валялись кости то ли лошади, то ли коровы. Их наполовину занесло песком. Курт наклонился к продолговатому сахарной белизны черепу и сунул в темное отверстие глазницы мятую-перемятую пятерку.