— Раскошеливайтесь, раскошеливайтесь, — сказал он попутчикам. — Не скупитесь. Там, — он ткнул грязным пальцем в небо, — жадных не любят.
И как это ни странно, призыв Курта возымел свое. Люди, поддавшись какому-то непонятному чувству — то ли страха, то ли почтения к памяти старших, уже ушедших из этой жизни, — торопливо шарили в карманах, извлекали деньги, кто рубль, кто трешку, а кто и пятерку, совали их в череп и смущенно отходили к машине.
Курт стоял в сторонке и с жадностью беркута, завидевшего вдали зайчишку, наблюдал за происходящим. Губы его шевелились. Со стороны трудно было сказать, читал ли он в эти минуты молитву или считал, сколько рублей скопилось в черепе.
Курт и на самом деле подсчитывал деньги, только не эти помятые рубли и трешки, а ту выручку, которую будет иметь потом, когда на эти деньги в Караметниязе он купит ящик, а может быть, и два водки, завезет далеко в Каракумы, где любители выпить платят за это зелье втридорога.
Он достал из нагрудного кармана куртки замусоленную пачку "Памира", размял сигарету и с жадностью закурил.
Уже все забрались в кузов грузовика, готовые продолжать путь, а Курт все стоял и улыбался, показывая желтые от табачного дыма зубы.
— Я помолюсь еще, — сказал он и опустился на колени перед черепом, да так, что прикрыл его собою от глаз спутников. "Интересно, — думал он, — сколько тут рублей?" Незаметно перевернул череп, но что это? Пусто! Лишь какой-то блестящий жучок карабкался по гладкой, словно отполированной кости. "О! — чуть не вскрикнул было Курт, — кто-то из них опередил меня. Ну и ловкач!.."
Он поднялся, стряхнул с брюк песок и полез в кабину. Взревел мотор, затряслась, затарахтела машина и за бортом вновь поплыли поросшие селином, яндаком и тамариском барханы.
— Вы и в самом деле верите, что там святое место? — спросил одни из парней, когда машина отъехала на почтительное расстояние от места остановки.
— Да нет, — ответил ему кто-то.
— Откуда здесь, в такой глуши святая могила… — добавил второй.
— Святые знали, где жить и умирать, — сказал третий, — они любят большие, красивые города: Багдад, Мешхед, Бейрут…
— Тогда зачем же вы там оставили деньги? — продолжал тот, что затеял разговор. — Вот ты, например.
— Ну, все оставляли, и я оставил. А может быть, и на самом деле…
— Что "на самом деле"?
— Ну, что есть аллах, шайтан и остальные…
Все дружно рассмеялись. А парень, начавший разговор, сказал:
— Вот что, ребята, Курт, по-моему, тоже раскошелился. В Караметниязе на его пятерку мы купим несколько книжек. Там, куда едем, библиотеки нет…
Машина тем временем довольно быстро мчалась вперед. Курт чутьем кумли — человека песков — угадывал дорогу. Лишь кое-где в низинах, поросших скудной травкой, видны были следы машин. Временами и они исчезали.
Частенько грузовик зарывался в песок. Мотор надсадно ревел, но машина не двигалась, постепенно оседая все глубже и глубже. И тогда взъерошенный и злой Курт высовывался из кабины, вставал на подножку и кричал:
— Слезайте! Слишком засиделись! Помогите.
Парни прыгали в песок, дружно налегали плечами и машина медленно, тяжело ползла вперед. Метр, второй, третий… Грузовик освобождался из песчаного плена, налегке выкатывался на более или менее твердый грунт. Курт тормозил, и ребята с шутками и прибаутками вновь усаживались на свои места.
Но вот случилось непредвиденное: машина выскочила на поляну, сплошь изрытую сусликами. На этот раз даже коллективная помощь оказалась бесполезной, — грузовик коснулся задним мостом земли и, несмотря на бешеное вращение, колеса работали вхолостую.
— Черт возьми, — Курт выключил зажигание. — Этим проклятым сусликам не нашлось в Каракумах другого места для нор.
Он вышел из кабины, обошел машину, почесав в затылке, присел на корточки у заднего колеса:
— Да-а… Не пришлось бы нам зимовать здесь.
Курт поднял кусок корневища черкеза и запустил его в суслика, который вынырнул неподалеку и, потешно подняв передние лапки, с любопытством смотрел на грузовик и копошащихся вокруг него людей.
— Это вам за то, что не поверили святому мазару, — сказал Курт.
— А причем тут мазар, если ты сам заехал в эти норы.
— "Сам, сам…" Я вижу — ты слишком языкастый. Это не папин дом, а Каракумы. Нечего языки чесать, давайте собирать хворост. Как-то выбираться надо.