Взошла луна. Огромная, модно-желтая, похожая на свежеиспеченный чурек, она почти тотчас же скрылась за облаками. Через минуту вынырнула снова и снова исчезла.
Кошара, чабанский домик, навес, под которым днем идет стрижка, то отчетливо видны, то пропадают во мраке.
Накинув на плечи старенький пиджак, Курбан-чайчи направился к колодцу — налить в умывальники. Прохладный, чистый воздух и тихий, ласковый ветерок бодрили, наливали все тело свежестью. Дышалось легко, глубоко, Чайчи вполголоса напевал.
Он подошел к колодцу, стал было расправлять стальной трос, к которому крепилась небольшая (чтобы можно было достать воду вручную) бадья, как услышал шорох. Подняв голову, Курбан-ага увидел на склоне небольшого бархана попавшего в капкан джейрана. Бедняжка изо всех сил старался вырваться на волю, но с каждым новым рывком силы его таяли. Рванувшись, он, тяжело дыша, падал вновь.
— Какой же это подлец додумался до такого? — спросил сам себя Курбан-ага и, бросив бадью и трос, пошел к джейрану. — Кроме Курта никто, пожалуй, на такое не способен… Это его грязных рук дело.
На капкане запеклась густая темно-красная кровь. Следы крови видны были и на песке.
Полные боли и страдания глаза джейрана были широко открыты. Казалось, животное вот-вот заговорит, станет просить помощи, пощады… Встретившись с джейраном взглядом, Курбан-ага почувствовал во всем теле какую-то слабость, вялость, ноги подкосились и он медленно опустился на песок. Этот взгляд бессловесного существа напомнил человеку многое.
…Уже больше полугода бушевала война. Жизнь села была полна тревог, каждый новый день приносил новые горести: кто-то из сельчан погиб, кого-то тяжело ранило.
— Все! Больше не могу, — сказал Курбан своим домашним. — Я должен быть там, на фронте…
И мартовским ранним утром, перекинув через плечо котомку, пошел в районный центр, в военкомат. Собралось их таких несколько человек.
…Накануне прошел сильный дождь, дороги развезло. Люди шли, но щиколотку утопая в грязи. Шли молча, — говорить было не о чем, каждый думал о своем. Думы у всех были разные, конечно, но все нелегкие: мужчины покидали домашний очаг, шли туда, где смерть косит людей, как хороший острый серп густой камыш.
За околицей села Курбан не выдержал и обернулся, хотелось еще раз взглянуть на родной дом. А вдруг больше не доведется увидеть!.. Обернулся и замер от неожиданности: разбрызгивая грязь, промочив и загрязнив подол платья, их догоняла Новрузгуль. На руках у. нее был годовалый Азад, их сын. Вид у Новрузгуль был так жалок и печален, что у Курбана кольнуло в груди, а к горлу подкатился комок.
— Вот… — задыхаясь сказала она. — Он только что сказал "Па-па". Первый раз… Вот послушай…
Курбан взял на руки сына, нежно потрепал его по щекам.
— А ну-ка улыбнись, джигит.
Тот мило улыбнувшись, уцепился пухленькими мальчиками за верхнюю губу отца и сказал:
И тут же взглянул в глаза Новрузгуль. Потом три с лишним года, пока шла война, постоянно, стоило прикрыть веки, ему виделись эти. полные слез и неизбывной печали глаза. Сейчас, взглянув в глаза несчастному джейрану. Курбан-ага вновь вспомнил их.
Вернувшись с войны Курбан не застал Новрузгуль в живых: от тяжелой работы, от переживаний ли за жизнь и здоровье мужа она в самый канун победы умерла…
Курбан-ага разжал створки капкана и осторожно освободил окровавленную ногу джейрана. С минуту животное лежало неподвижно у ног человека, не решаясь пошевелиться.
— Ну иди, иди, глупыш, — сказал Курбан-ага и слегка подтолкнул его рукой.
Джейран встрепенулся, вскочил на ноги и, словно стрела, выпущенная из лука, метнулся прочь. Отбежав, на почтительное расстояние, он остановился, посмотрел на своего спасителя долгим, благодарным взглядом и медленно пошел в степь, припадая на больную ногу.
Капкан вместе с цепью, которой он крепился, Курбан-ага отшвырнул в сторону:
— Не перевелись еще на свете негодяи…
Проверив капканы, Курт остался недоволен, кто-то побывал здесь до него. В обеденный перерыв, когда под навесом собрались все стригали, он, нервно потирая указательным пальцем нижнее веко правого глаза, спросил вдруг:
— Кто украл мою добычу? Сознавайтесь!
— Какую добычу?
— Тот, кто украл, знает.
Все молчали.
— Значит, не сознаетесь? А я, между прочим, знаю чьих это рук дело.
— Ну, если знаешь, какого ж дьявола морочишь голову? — спросил Довлет.
— А ты сиди и помалкивай, — оборвал его Курт. — Тот, кто взял моего джейрана, забыл, что его чарыки оставляют на песке хорошие следы. У вора подошва правого чарыка имеет точно такую же заплатку, как на чарыке нашего чайчи.