Очень огорчен был Керим. Но не вспылил, не выказал обиды, не покинул дом. Повременив, спокойно сказал:
— Нет, я отниму тебя у Каджара.
— Попробуй только!
— Увидим;
— Жив буду, — от Каджара не отрекусь…
Нет, я не собирался считаться ни с Керимом, ни с матерью, ни даже с Садап. Они собирались отнять у меня радость моей жизни…
Назавтра я возненавидел Керима еще больше. С нами работала пожилая русская женщина по имени Даша. Родом из Брянска. Потеряв на войне сына и двух дочерей, приехала сюда работать. Во время передышки, она подошла ко мне, и, посмотрев огромными голубыми глазами, строго сказала:
— Ой, Базар, Базар, как ты ошибаешься. Не водясь ты с Каджаром. Плохо кончишь…
Я ничего не ответил. Ни звука не проронил. Но на Керима с тех пор смотреть без ненависти не мог. Решил, что это он подослал Дашу сказать мне такое. Тогда я верил только своему собственному мнению, другого для меня не существовало. Теперь, с расстояния лет, вижу, как ошибался и что сделали со мной Каджар и водка… Да!.. Так вот, слушай дальше. После того, как Керим в очередной раз пришел меня увещевать, я прогнал его.
— Ты уходи с железной дороги, — говорил он. — Иди ко мне в напарники, возчиком. Пастухам подвозить все необходимое станем.
А я ему:
— Сам езди на своих телегах. Я с железной дороги не уйду. Не расстанусь с Каджаром. А ты отсюда выметайся.
Керим побагровел:
— Ты не видишь, не хочешь понять, что я тебе добра хочу! Ты же прошел все тяготы жизни, почему не хочешь увидеть ее и с хорошей стороны?
— Не учи меня. Я хочу пожить так, как мне правится, — с пеной у рта выкрикнул я.
А назавтра, когда я пошел на работу, Каджар почему-то не встретил меня около своего тутовника. Почему-то не оказалось его и на работе. Вижу люди из нашей бригады так и едят меня глазами. Неужели, думаю, он тут без меня учинил что-нибудь? А спросить не решаюсь. За работу взялся без настроения. Прошло немного времени, подошел бригадир и говорит:
— Отправляйся в контору. Зовут.
Лицо у бригадира пасмурное, мрачное. Вижу — Даша, закусив губу, с осуждением качает головой.
В помещении конторы меня встречает какой-то лысый в очках и милиционер. Я тут же холодным потом покрылся, в голове мелькнуло: "Видимо, что-то с Каджаром, а свалить собираются на меня… Ах, пропащая моя душа!.."
Начался допрос. Лысый задавал вопросы, милиционер записывал.
— Ты знаешь Каджара?
— Знаю.
— Вы дружите?
— Да, он мой друг.
— В каком смысле?
— В обычном. Друг и есть друг. Работаем вместе.
— Пьете вместе?
— Пьем.
— Почему продали бревна, сложенные возле старого тутовника?
Я опешил.
— Чего-о-о?
— Не притворяйся.
У меня подкосились ноги.
Словом, оказалось, что Каджар продавал сложенные штабелями возле его дома бревна, каждый день по штуке, кому попало, а на вырученные деньги покупал водку. Ах, дьявол!.. И оказалось еще, что на допросе он показал, будто мы продавали вместе и пропивали тоже вместе вырученные деньги. Доказательств в свою пользу я не смог привести.
…В Сибири мы валили вместе деревья. Около полугода не разговаривал я с Каджаром. Постепенно стал понимать и свою вину: какая разница — кто продавал бревна, деньги-то тратили вместе… Значит, я был соучастником, невольным, конечно, и тут простить Каджару нельзя. Но я прикинул тоже: а что, если бы Каджар посвятил меня в свои махинации и сказал бы, к примеру, что больше денег на выпивку нет, — согласился бы я тогда продавать с ним бревна? Пожалуй, согласился бы.
Придя к такому выводу я мало-помалу помирился с Каджаром. Он поведал, сколько ему пришлось претерпеть, вынести невзгод. И главное, что я заметил, — во всем старался угодить мне.
Однажды, когда отношения наши уже выровнялись, Каджар разоткровенничался:
— Знаешь, я как-то у вас в селе провернул дельце…
Он улыбнулся и его металлические зубы хищно сверкнули. Сказал:
— Отпусти мне грех…
— А скажи, Каджар, это…
— Если сказать все как на духу, без утайки, то нелегко было проникнуть в тот хлев, обнесенный колючкой…
— Хлев, обнесенный колючкой?
Перед моим мысленным взором возник наш хлев, обнесенный колючкой.
— Что ты подумал, браток?
— Да ничего, продолжай, Каджар. Вспомнил свое село.
— Так вот, дверца была на замке, я перерезал колючку. Прислушался, — вроде тихо, спокойно, никто меня не услышал. Только луна спряталась за тучу, взгромоздился я на серого ишака и был таков…