— Апаке, — после некоторого молчания сдавленно произнес Сапар. — Апаке… я хотел сказать вам… Нам надо поговорить, апаке.
Мать вопросительно посмотрела на него.
— Апаке, если вы любите меня, то нашу жизнь с Айганыш…
Сапар не договорил, увидев, как вздрогнула, как растерянно посмотрела на него мать: она считала дело решенным.
— Не надо, сынок, — произнесла она. — Если ты уважаешь мать, то не надо об этом. Выслушай меня…
— Апаке!
— Дай договорить мне, сынок. Десять лет я жила одной только надеждой. Только надеждой… — вздохнула она. — Но я устала уже, устала ждать. Да и некогда мне теперь ждать, годы уходят, и никто не знает, какой из них окажется последним. И для меня нет горше мысли, чем думать, что уйду, так и не увидев своего внука, не узнав, будет ли продолжаться наш род или угаснет. Каково мне будет там, куда я, может быть, скоро уйду, думать, что наш род погас, как упавшая звезда… Ты обижаешься на меня, я вижу. Но пойми, не о себе думаю, сын мой, — о продолжении нашего рода.
Много раз приходилось Сапару слышать подобные слова от матери. Но если раньше они порождали в нем тягостные сомнения, то сейчас он выслушивал их спокойно.
— Я все понимаю, апаке…
— Тогда о чем же говоришь ты?
— Мое горе тяжелее, мама. Пожалейте меня, дайте возможность самому решать свою судьбу. Свою и Айганыш, — поправился он. — Вы дали мне крылья, так позвольте летать, хватит держать меня под своим крылом.
Сапар видел, что мать не понимает его. Мать — она носила его под сердцем, она кормила его своей грудью. Она огорчалась, если кто-то обижал его. Она оберегала его от дурного взгляда. Она всегда желала ему добра.
Впрочем, она и теперь ему добра желает. Но теперь ее добро оборачивается для сына злом. И едва ли она поймет это.
…Сапар надел белый халат, быстро прошел по коридору. Но перед дверью в палату остановился в нерешительности. Осторожно приоткрыл дверь. Вошел.
Айганыш открыла глаза и несколько минут молча смотрела на мужа. Лицо ее оставалось неподвижным, и только глаза наполнялись слезами.
— О боже, это ты? — прошептала она. — Зачем ты пришел?
Сапар собирался так много рассказать жене: и о том, что передумал за эти дни, и о трудной командировке, и о не получившемся разговоре с матерью, и о том, что он все равно переубедит ее… Но он только смотрел на Айганыш, на ее волосы, разметавшиеся по белой подушке, и, оглушенный вопросом, молчал.
— Не приходи больше! — вдруг выкрикнула Айганыш. — Не хочу тебя видеть. Ненавижу! Убирайся к своей любовнице! Не подходи ко мне!
Дверь быстро открылась, и в палату вошла сестра. Она подошла к рыдавшей Айганыш, начала успокаивать ее, знаками показав Сапару, чтобы он уходил.
— Бессовестный! Бессовестный! — продолжала выкрикивать сквозь рыдания Айганыш, хотя Сапар уже ушел. — Я не хочу больше видеть ваши лица!..
«Теперь все кончено, — думал он, бродя по городу. — Хорошо жилось, да плохо завершилось… Неужели теперь никогда не быть вместе? Неужели это невозможно? Так спокойно все было. Было… И винить некого. Кроме себя, конечно. Крепким казался дворец, но стоило выпасть одному кирпичу, и здание накренилось, вот-вот рухнет… А может, и рухнуло уже…»
Потянулись дни, похожие друг на друга. Единственно, что заботило теперь Сапара на работе, это не выказать своего состояния, сохранить в тайне все, что происходило в его личной жизни?
Но, как говорится, пришла беда — жди другую…
Вчера зашел Сагыпов и сказал:
Готовься, Сапар. Пришло опровержение на твой фельетон. Я тебя предупреждал: Назармат-ака шутить не любит. Поймает за палец — и руку отхватит. Сейчас проверка идет, и если твои факты не подтвердятся на все сто процентов, то я тебе не позавидую. В общем, готовься.
Вначале Сапар возмутился: «Что он, мальчик, чтобы его проверяли? Ведь не первый год в газете работает, и ни разу пока не ошибался». Потом забеспокоился: «А вдруг председатель обхитрит проверяющих? Я с парторгом целую неделю бумаги ворошил, а у комиссии терпения может и не хватить. Да и Назармат — фигура авторитетная не только в районе, но и в области…»
Прервал невеселые размышления Мукаш.
— Не волнуйся, — хлопнув Сапара по плечу, сказал он. — Естественная проверка. Ведь после такого фельетона, если все в нем правильно, председателя в три шеи гнать будут. А вдруг ты ошибся? Вдруг сгустил краски? Ведь судьба человека решается. Здесь не один, здесь семь раз проверить надо, прежде чем рубить. Да мне ли тебе объяснять. Ты же сам все прекрасно знаешь…