Упрек — что удар: обжег, оставил в сердце щемящую боль, которая и сейчас, на морозе, жгуче таилась в груди.
Мать продолжала говорить спокойно:
— Невестка сама это чувствует, переживает, разве легко женщине, на которую каждый может показать пальцем: у нее никогда не было и никогда не будет детей…
…Последнее время подобные раздумья мучили Сапара все чаще. Они подстерегали дома, на улице, в автобусе; они приходили внезапно по утрам, вечерам, будили по ночам; они безжалостно вносили в его душу хаос и смятение; они мешали ему. Он чувствовал себя одиноким и беспомощным. В одном, бесспорно, права мать: должен быть какой-то конец.
Так думал Сапар минувшей ночью, слушая слова матери: «Если жена не может родить, найди другую жену». Над письменным столом его висела фотография Айганыш — счастливое, улыбающееся лицо. Она сфотографировалась по окончании балетного училища и получилась на фото удивительно трогательной: вытянутая шейка, чуть приподнятый подбородочек. Она, видимо, хотела казаться фотографу недосягаемой звездой балета, но в последний миг не выдержала, засмеялась, и такой осталась теперь навсегда: счастливые глаза, ни от кого не таящие счастья. «Бедняжка моя, бедняжка». Всякий раз теперь вздрагивал Сапар, глядя на этот портрет…
— Много лет я ждала, — говорила мать. — На прошлой неделе, когда ты и Айганыш разъехались по делам, я все обдумала и решила: тебе надо жениться снова, сыпок. Не мучай старую мать, не лишай ее надежды. Мне совсем немного осталось прожить… Вернется Айганыш, ты скажи ей об этом. Она женщина. Она поймет мое горе. В каждой женщине, сынок, есть материнское чувство. Не осмелишься, я сама скажу.
«Но я люблю ее», — хотел сказать Сапар. Однако промолчал.
Он знал мать как женщину спокойную, рассудительную, добрую, никогда и никого не обижавшую резким словом, суровым попреком. Когда отец погиб на фронте, она стала для Сапара единственной опорой. После армии и университета Сапар приехал в город, женился и перевез сюда мать. Глядя на милую невестку и на возмужавшего сына, она не могла нарадоваться: «Жизнь моя, Сапаш мой, жеребеночек маленький! Ты единственная моя радость и надежда в жизни! Продолжение отца…»
Теперь же Сапар увидел ее но-иному. Мать, оказывается, может быть требовательной, настойчивой, упрямой. «Впрочем, — думал Сапар, — она же заботится обо мне».
Выглянул из-за гор бледно-желтый край морозного солнца. На заиндевелых окнах, на белых камнях засверкали искорки. Стало еще холоднее, и Сапар спрятался поглубже в воротник.
«Все так, все так, — думал он. — Надо порвать с прошлым ради вечного обновления, ради вечного продолжения. И, может быть, тот, кто появится на свет спустя много лет, кому будет дана жизнь праправнуком моего сына, отблагодарит меня, мучающегося теперь. Отблагодарит, радуясь жизни, вспомнит, глядя на пожелтевшие фотографии семейного альбома. Чтобы это произошло, надо только развестись с Айганыш и жениться на другой. А если и другая не сможет рожать — найти третью… И никто за это не плюнет тебе в лицо: предки дали тебе свою кровь на время, и ты не в праве распоряжаться ею, не думая о потомках. Все так, все так», — думал Сапар, стараясь вернуть себе былую уверенность правого человека и душевный покой честно исполняющего свой долг.
Но что-то не складывалось, что-то мешало ему безоговорочно принять требование матери выполнить долг по «закону вечного продолжения». Поэтому он сначала отшучивался, теперь отмалчивался. Но развязка близится. Сегодня-завтра возвращается Айганыш. И мать молчать при ней не станет. Минувшей ночью Сапар убедился в этом. И чем ближе становилась развязка, тем тревожнее делалось у него на душе.
Вдруг, уже перед самой редакцией, большое урюковое дерево показалось ему в серебристо-розовом цветении… Страстно захотелось весны, тепла. И возникло чувство: словно краешек весны коснулся души… И забылось оно…
В редакции он появился первым. В комнате было тепло, едва заметно пахло вчерашним табаком. Сапар прошёл к своему столу, увидел щербатинку на его углу, давнюю щербатинку, и почувствовал, как соскучился по этой комнате, но этому столу, но ребятам за те несколько дней, что был в командировке. Вот сейчас они придут, и жизнь снова войдет в колею. Скорей бы.