Икрамова в этот момент рассмеялась над тем, о чем рассказывала. Айганыш улыбнулась ей.
— Так что, милочка, у тебя будет все прелестно. Ты — талант, и я завидую тебе. Все. „Господа, ваше время истекло“. Дай я тебя поцелую, — Икрамова наклонилась, чмокнула Айганыш в щеку. — Боже, да ты вся пропахла лекарствами. Приедешь ко мне, я тебя отмою, — и, уже остановившись на пороге, строго сказала: — И не мучай себя мелочами. Ты — талант, а талант принадлежит народу, а не мужу — деспоту.
— Света, — позвала ее Айгапыш, — отчего ты такая дерганая? У тебя тоже неприятности?
— Тоже! — передразнила ее Икрамова и вдруг сникла, привалилась спиной к дверному косяку, долгим взглядом поглядела на Айгапыш и пожаловалась: — От тебя муж ушел, а у меня — роль не получается! Роль не нолучается! Нашла с чем сравнить. Я этих мужей тебе завтра сто штук приведу. А кто мне поможет? Никто. Раньше думала — ты мне мешаешь. Теперь тебя нет. А ле нолучается — и все, хоть провались! — Махнула рукой и вышла.
Начался дождь. Легкие капли оставляли на стекле косые прозрачные полоски. С каждой минутой их становилось всё больше, а потом забарабанили по подоконнику крупные капли. И разразился ливень. Шум его успокаивал, убаюкивал…
Ей приснилось бездонное ясное небо. И падающие белые комочки хлопка. Невесомые, они едва касались лица, плеч Айганыш, медленно скользили по рукам. Потом их стало так много, что за ними не видать неба, а все, что есть на земле, сделалось белым-белым. Айгапыш идет во этому белому полю, долго идет, издалека, устала. Шагать все труднее, потому что под ногами мягко. А около разминочного станка стоит Икрамова, делает упражнения и спрашивает: „Ты куда?“ „Домой“, — отвечает Айганыш. „Почему не плачешь?“ " А почему я должна плакать?" "Сапар в реке утонул", — будничным голосом, словно метеосводку передает, говорит Икрамова. И Айгапыш заплакала.
И проснулась — плача. Слезы текли по щекам, намочили подушку. Сердце билось учащенно от страшного известия, пришедшего во сне. "Нет, нет! Этого не может быть! Я люблю его, мне нельзя терять его!.."
Она выглянула в окно, надеясь увидеть Сапара во дворике. Дождь кончился, и на умытом темно-синего цвета небе стояло жаркое солнце. И так захотелось туда, к людям, под солнце, где ходит Сапар, ее муж…
Тяжелая мужская рука легла на ее плечо. Айганыш вздрогнула, быстро обернулась.
— О, вы прекрасно выглядите сегодня! — оказал доктор. — Ну что ж, будем снимать этот хомут?
Айганыш только улыбнулась в ответ.
— Завтра отправляю вас домой, нечего тут место занимать. Да и муж ваш надоел порядком: приходит каждый день, все спрашивает о вашем здоровье. А попросить, чтобы я выписал вас быстрее, не решается. — Он ощупывал ногу Айганыш. — Оснований для беспокойства я не вижу. Так что завтра домой, а месяца через два-три жду пригласительный билет на ваш спектакль. Договорились?
— Через три месяца?!
— Что, быстро?
— Нет, долго очень…
— А вы что думаете, — мы вашу ключицу автогеном сварили? А нога? Да вы еще легко отделались! В общем, идемте со мной в кабинет…
Айганыш встала и нетвердо пошла за врачом.
Был конец апреля. Вечерело. Солнце спряталось за домами. Только верхние этажи зданий еще освещены и кажутся легкими, сделанными из золотистой фольги. Камни домов, если прикоснуться, еще теплые. На улицах тихо. Люди неторопливы, немногословны, — день на исходе. В эти часы слух тоньше, взгляд осмысленнее, душа отзывчивее.
Сапар медленно шёл по улицам и ощущал жизнь города и свою нераздельно. Ему не надо было думать, куда он идет и зачем. Он знал: куда бы ни шел, все равно придет к скверу больницы, чтобы снова посмотреть на одноединственное окно — второй этаж, третье от угла. Может быть, в окне удастся увидеть Айганыш.