Утром Сапар уходил на работу. Айганыш еще спала. Репетиции начинаются в одиннадцать, и она утренним сном восполняла те силы, что отдавала вчера на сцене.
Прошлым летом Сапар. встретил Насин. Бурул уходила в отпуск и решила отметить это событие: пригласила сослуживцев, и Сапара позвала. Там, в гостях, он и встретил Насин — сестру мужа Бурул. Заметил ее как раз потому, что она старалась быть незамеченной. Он подумал тогда, что в этом желании остаться незамеченной есть что-то ущербное. Красивые девушки так себя не ведут. Красивые девушки знают, что нравятся, и любят чтобы за ними ухаживали. А Насин избегает этого.
А через несколько дней они случайно встретились на улице. И обрадовались встрече, как старые знакомые. «Разрешите проводить вас?» — предложил Сапар. «Благодарю. Не привыкла ждать помощи от нынешних джигитов, уж как-нибудь сама дойду», — ответила Насин. «Она одинока, — подумал тогда Сапар. — Она знает цену одиночеству и трудно переживает его. Что-то случилось в ее жизни, кто-то напугал эту девочку, и она боится новых знакомств».
— В таком случае… — и Сапар взял ее под руку.
Если бы тогда он мог предположить, чем закончится эта встреча, он проводил бы Насин до дому, а по дороге попытался бы приободрить ее, уверить в том, что бояться ничего не нужно, необходимо жить открыто, убежденно, и тогда счастье само придет в твой дом. И ушел бы… Если бы он мог знать… Или хотя бы успел осознать глубину прошлого чувства и появившегося только что, когда локоток Насип прижал его руку, и рука отчетливо ощутила биение ее сердца. Если бы!..
Они оказались в парке и ходили по аллеям, призрачно освещенным светом фонарей.
— Не боитесь? — спрашивала Насин.
— Кого?
— Супруги.
— Когда вы рядом, мне ничего не страшно, — улыбнулся он.
— А что вы скажете дома?
— У меня не требуют отчета дома — каждый своим трудом занят.
Пройдя парк, они снова вышли на улицы города. Был поздний час, движение на улицах замирало: редкие прохожие, редкие автобусы. В полумраке призывно светилась яркая реклама нового мебельного магазина. И на этот свет потянулась Насип.
За огромными стеклами был выставлен мебельный гарнитур цвета спелой черешни. Мягкий диван, мягкие кресла, стенка, открытый бар, внутренность которого светилась, и в зеркале отражались бутылки с яркими наклейками. За стеклами серванта торжественно поблескивали гранями хрустальные бокалы. В кресле лежал небрежно брошенный иллюстрированный журнал, а позади кресла на топкой изящной ножке стоял торшер с глубокой зеленоватой «шляпой». Мягкий свет его заливал созданную художником-оформителем «жилую комнату».
— Хорошо, правда? — сказала Насин, разглядывая все это.
— Уютно, — согласился Сапар.
— Чего бы вам сейчас хотелось? — спросила она.
— Лечь вон на тот диван и уснуть, — ответил Сапар.
— А цвет какой приятный, правда? — говорила Насин, сдерживая восхищение. — Вам нравится цвет спелой черешни?
Это было в самом конце августа. Их прогулка закончилась тем, что Сапар проводил Насин до ее дома, а нотом остался там до самого утра, в комнате, которую освободила им все понявшая Бурул…
И вот теперь конец декабря, первый месяц зимы. И никто не предполагал, что он будет таким холодным.
Из редакции уходить не хотелось.
А в Риге декабрь был мокрым. На тротуарах — раскисший снег, с крыш — течет. Люди ходят в зимних пальто, в шубах и под зонтиками.
Последний гастрольный спектакль был дневным, ноэтому у Айганыш оставался свободным целый вечер. Целый вечер она могла заниматься чем хотела. А хотела она многое: успеть съездить на взморье и посмотреть зимнее море, посмотреть дюны под снегом, хотела пройти узкими улочками старой Риги, чтобы окунуться в средневековье; хотела послушать орган в Домском соборе; хотела забежать в универмаг на улице Вальню, чтобы купить подарки свекрови и Сапару; хотела отправить телеграмму домой — сообщить о возвращении.
Но, прибежав в гостиницу и обдумав планы, поняла, что одного вечера на все это, конечно, не хватит. Пришлось выбирать. И она выбрала: отказаться от поездки на взморье, отказаться от прогулки по старой Риге. От органной музыки отказаться не могла. Значит, оставалось у нее три главных дела на сегодняшний вечер: Домский собор, универмаг, телеграф.
Начала она с телеграфа. Прибежала и попросила носкорее отправить телеграмму. «Прилетаю завтра девятнадцать тридцать. Целую. Айганыш». В этих шести словах должно было вместиться ее нетерпение вернуться домой, обнять Сапара, должна была вместиться тоска, которая забывалась только во время спектаклей, и радость успеха, что сопутствовал ей молодой балерине — на сцене этого города. Она, думалось ей, три вечера подряд будет сидеть дома и рассказывать, рассказывать Сапару об этой поездке, о тоске по дому, о своем успехе, которому завидует, очень завидует Икрамова, и не дает ей проходу со своими колкостями. А колкости ее всегда одного характера: «Девочка, — говорит она участливо, — у тебя нет детей! Твой Сапар болен? Брось его, найди другого мужа. При твоем успехе это ведь очень просто, девочка». Икрамова знает, как я люблю его, и потому всегда бьет по уязвимому месту. «Или ты сама больна? — говорит она. — Тогда он тебя бросит, бросит. Зачем ты ему нужна — знаменитая, но бездетная!»