Видя, как овдовевшая тетушка горюет, причитает и плачет по несколько часов кряду, как ее жалеют и утешают все члены семьи, Маркос гадал, так ли уж она искренна. Как она могла оплакивать мужа, который так с ней обращался! Он смотрел, как мать успокаивала тетю, и вспоминал, сколько раз видел, как ее рука обнимала те же плечи после побоев.
В тот же год, уже после смерти дяди Кириакоса, их отец был тяжело ранен и находился на грани смерти. Даже сейчас Маркос отчетливо помнит заполонивший весь дом запах грязи и крови, когда отца принесли. Василис Георгиу поправился, но грудь и спина были покалечены, а верхнюю часть туловища покрывали шрамы. Больше всего пострадала левая нога, она почти не сгибалась. Даже с тростью он ходил, переваливаясь с боку на бок. С тех пор Василиса постоянно мучили боли, от которых не помогало ни одно лекарство. Только зивания[9] немного притупляла страдание.
– Посмотри на отца, Христос! Он стал инвалидом. Кто от этого выиграл?
Ни один из них понятия не имел, чем именно занимался их отец в пятидесятых годах. Знали лишь, что он был активным членом ЭОКА. Василис Георгиу был награжден генералом Гривасом, лидером восстания против британского господства, до того как тот был отправлен в ссылку. Маркос знал, что год назад Гривас тайно вернулся и из подполья руководил новой кампанией за энозис. Он собрал бойцов нового поколения, таких как Христос, которые с готовностью вступили в его новую организацию ЭOKA-Б.
– Единственное, чего я не понимаю, так это почему ты остановился! Это же миссия, бог мой! Ее не бросают просто так. Ей верны, пока не достигнута победа!
Христос обожал риторику энозиса. Ему нравилось произносить речи, даже если их слушал только его брат.
Маркос вздохнул. В юности он тоже играл в борца за энозис и даже давал клятву: «Я не брошу борьбу, пока наша цель не будет достигнута». Но теперь цели движения не совпадали с его собственными.
– Скажем так, Христос, у меня изменились интересы. И Кипр изменился. Он стал островом возможностей. Что мы выгадаем, если станем частью Греции?
– О чем ты говоришь?! Какой еще остров возможностей?
– Ты не заметил?
– Не заметил чего?
– Как растет этот город?
Христоса раздражал добродушный тон брата.
– Это все из-за денег, что завелись у тебя в кармане? Так, что ли?
– Не только, Христос. Задай себе вопрос: ты хочешь, чтобы твоим драгоценным островом управляла диктатура? Из Афин?
Брат молчал.
– Гамото![10] Черт! – Маркос порезался, из ранки засочилась кровь. – Христос, дай мне носовой платок.
Он прижимал платок к порезу, пока кровотечение не остановилось. Ему было неприятно, что на щеке может остаться след от пореза.
– Посмотри на себя, хнычешь, как ребенок, – насмешливо бросил Христос.
Он не оставлял попыток склонить Маркоса на свою сторону, но чем напористее и патетичнее становился Христос, тем спокойнее был Маркос. Он по-прежнему добродушно посмотрел на младшего брата и лишь покачал головой.
Христос сжимал и разжимал кулаки. Он готов был расплакаться.
– Как получилось, что ты так изменился? – спросил он умоляющим голосом. – Я ничего не понимаю…
Маркосу не казалось, что он изменился. По крайней мере, внутренне. Это мир вокруг изменился. Появившиеся новые возможности требовали, чтобы ими воспользовались.
– Христос… – начал было он, но брат его перебил:
– Ты стал как наши родители…
Маркос был не в силах остановить его тираду.
– …довольствуешься спокойной жизнью!
– Разве это плохо в их возрасте? – попытался он защитить родителей.
– Отец был когда-то борцом!
– Когда-то, Христос. Эти времена прошли. Если собираешься участвовать в борьбе, держи все в тайне. Чтобы никто не знал.
Маркос думал лишь о родителях, которых он хотел оградить от волнений. Полиция постоянно выискивала тех, кого подозревала в членстве в ЭОКА-Б.
Он продолжил подъем по бетонным ступеням, и голоса стихли. Несмотря на открытые окна, политические споры и цикады не помешают Маркосу заснуть. После долгого дня и ночной смены он будет спать крепко, но недолго.
Наутро он проснулся, как обычно, в девять. Приняв душ и побрившись (на этот раз он был осторожнее), Маркос спустился вниз, чтобы провести полчаса с матерью перед тем, как отправиться на работу.