— Нет.
— Там очень много жертв, любимый, ты не выдержишь. В-вдруг у т-тебя сердце остановится? Ну же, мой дорогой, мой вкусненький, умоляю тебя, останови исцеление. Я боюсь, — она шмыгнула носом. — Не оставляй меня.
Не было сил ответить. Движения челюстью стали невыполнимой задачей, даже дышать было очень тяжело. Я был в каком-то полуобмороке, меня знобило и трясло. Я видел расплывчатые пятна вместо людей, я потерялся во времени, отдалённо слышал чьи-то голоса. Более-менее отчётливо я ощущал прикосновения. Мне проверяли пульс, дыхание, пальпировали живот и шею, что-то ещё делали. Плохо помню какие-то запахи и странный вкус во рту. Меня часто гладили по лбу и по груди, постоянно моих щёк касалось что-то тёплое и иногда влажное. Кажется, это Софа плакала, целовала меня и умоляла очнуться. Слабость и непонятные пятна были постоянно. Я не знаю, сколько времени прошло с того вечера. Может сутки, может неделя, а может два часа. Я более отчётливо расслышал диалог:
— Вас надо спрятать.
— Нам и им некуда бежать!
— Куда нам деваться, Рирз? Рафи не просыпается, я его одного не оставлю, а тащить куда-то не смогу.
— Я унесу вас в сады. Вряд ли станут искать там.
— Их точно не найдут?
— Я постараюсь их защитить, милорд Флейм.
— София, пожалуйста, подумай ещё раз.
— Я люблю его, папа. Он сейчас жертвует всем на свете, жизнью и здоровьем, чтобы у нас был хоть какой-то шанс на выживание, как я его оставлю беззащитного и ослабевшего?
Дальше помню плохо. Мне казалось, что я чувствую толчки и ветерок. Слабый запах гари и железа. Потом мне стало немного легче, и я ощутил, что лежу головой на чём-то мягком, а по груди и голове меня кто-то гладит и шепчет:
— Ну пожалуйста, любимый, сладенький, открой глазки. Посмотри на меня, Рафи, умоляю. Пожалуйста, мой дорогой, мой сокровенный мальчик, пожалуйста.
Я простонал и попробовал открыть глаза. Снова пятна и полумрак. В одном из пятен я смог рассмотреть очертания лица Софы.
— Со…фа… — еле-еле прошептал я.
— Да, да, это я, любимый, — закивала она, поцеловала меня в лоб и взяла за руку. — Господи, глазки совсем потухли…
— Плохо… Софа…
Дальше говорить снова было тяжело. Я кое-как дышал, силясь двигать головой и уловить хоть немного прохлады. Очень жарко и душно. Мне вытирали пот со лба и дули в лицо. Потом я стал слышать рычание и грохот. Очень сильный грохот, от которого земля подо мною дрожала.
— Мой бедняжка, тебе так жарко? Рафи, пончик, пожалуйста, хватит. Остановись их всех исцелять. Я прошу тебя. Мой милый, любимый, хватит. Ты умираешь…
Умираю? Я? так рано? Надо же. Я не дожил всего пары месяцев до двадцати. Мне мерещились родители и детство. Перед глазами стали протекать картины, где Софа знакомится с ними. Мама обнимает её, отец целует руку, стараясь выглядеть достойно леди. Потом это кануло в темноту. Очень жарко. Быть может, я горю? Я не чувствую боли. Совсем. Только очень сильная слабость и тяжесть. Значит, я ещё не мёртв, а в процессе. Софа… знаешь, мне кажется, я бы хотел нашей свадьбы. Или нет… или да? Я не знаю. Я знаю только то, что сейчас, когда силы покидают моё тело, ты рядом со мной. Выходит, я обманул тебя. Я обещал всегда быть с тобой, а меня не будет. Я не увижу твоих слёз обо мне, не обласкаю тебя, не поцелую, не обниму, ничего не сделаю, когда Брэйв станет к тебе подкатывать. К сердцу подкатывала злость, только она не стала толчком, что заставит проснуться. Я заплакал от злости, как часто происходило в детстве.
— Рафи? О господи, любимый, ты плачешь? Т-тебе больно? Моя радость, моя булочка, ч-что мне сделать?
— Я тебя люблю, — кое-как прошептал я, чувствуя, как слёзы скатываются по щекам и падают на колени Софы, где я и лежал.
— Чт… мой… мой, — она всхлипнула и обняла меня нежнее. — Мой ангел.
Ангел? Может, умерев, я вполне сойду за мученика и стану ангелом? И тогда я смогу присматривать за тобой, моя любимая. Только ты этого не узнаешь. И вообще ничего не узнаешь. Я тебя очень сильно люблю, Соф, больше жизни. Пожалуйста, не уходи от меня к Брэйву. Если я всё-таки стану ангелом, я не выдержу такой муки — снова видеть тебя с другим. Смотреть, как он, а не я тебя обнимает. Как он, а не я утешает тебя на похоронах. Как он, а не я ласкает тебя ночью. Как он, а не я рядом с тобой. Я не хочу… я не смогу…
— Рафи, моё солнышко, посмотри на меня, умоляю. Ну же, прошу, поговори со мной. Ты ведь это сделал недавно, ты же сильный, т-ты ведь сможешь.
— Я не хочу умирать, — слабо сказал я, силясь посмотреть на Софию. Мою Софию.
Я смог увидеть её глаза. Они были покрасневшими от слёз. Она сильно всхлипнула и прижалась ко мне. Она тоже плачет со мной. Я жестокий… зачем я это сказал? Она тоже не хочет, чтобы я умирал, но она ничего не может сделать. Ей ещё хуже. Софочка, Сонечка, пожалуйста…
— Прости… меня…
— Чт… Рафи? З-за что «прости»? Милый, пожалуйста, скажи ещё что-нибудь. Поговори со мной, ну же, пончик. — дрожавшим тихим голосом просила она.
— Со…фа…
Силы кончились. Я откинул голову назад.
— Рафи? Рафи?! Н-нет, не надо, стой!
Я не умер, правда? Я не могу… я не хочу умирать… я хочу жить, я обещал ей жить! Я слышал её стоны, всхлипы и мольбы. Она подталкивала меня и трясла за плечи. Я не умер, я ещё жив. Только совсем без сил. Это словно паралич. Я чувствую холод со спины, на кончиках пальцев и немного на животе. Мне страшно… я не умер, я живой!!!
От лица Софии
— Рафи! Рафи, господи, любимый, не надо! — вопила я, толкая Рафи и хлопая по щёчкам. Руки дрожали. Я сглотнула. — Р… Рафаил… н-нет…
Я проверила пульс. Тихо. Так, спокойно, Рафи не умер, он живой, эт-то просто пульс очень слабый. Я прильнула к его пухлой грудке. Тихо. Сердце не бьётся? Нет, неправда, сердцебиение просто тоже очень тихое! Прошла неделя… он неделю мучился от голода, жажды и слабости, отдавая всего себя на исцеление солдат и лордов… он ушёл… его больше не будет… он не хотел умирать… в груди что-то кольнуло. Я заорала, прижимая к себе любимого. Рафаил, мой Рафаил, ты не мог меня оставить… я поцеловала его. Тёпленький. Пока что. Снег падал на его золотые волнистые волосы и недавно румяные щёчки и укрывал зелёную траву вокруг нас. За неделю он похудел, побледнел, глаза из небесно-голубых стали тускло-серыми, из него все соки высосали. Как же он мучился… я всхлипнула.
— Рафаил, я тебя люблю, слышишь? — шептала я в его щёчку. — Вернись ко мне… умоляю…
Он не ответил. Мои руки сильно дрожали, как и всё моё тело. Из глубины души поднималось нечто тяжёлое, скорбное, и гневное. Рогор Холдбист… ты погубил мою любовь. Ты всех нас погубил. Я в последний раз обняла Рафи. Всхлипнула. Я вынула у него из кармана кулон от Рирза. Затем бережно уложила, положив под голову свой плащ и поднялась. Когда я вернусь, снег наверное укроет его вместе с довольно выпирающим даже лёжа животиком. Но я вернусь с возмездием. Ты умер не зря, мой дорогой. Клянусь тебе, не зря.
Я шла мимо полуразрушенного замка, слыша рыки и звон мечей. Они убиты. Дженна умерла, над ней рыдает израненный Клейс. Дару истекает кровью, от тварей его пытается защитить Бриана. Мэхиген и Верд спиной к спине дерутся с напавшими ублюдками. Амнерис завалило. Папа со сломанной ногой с мамой в катакомбах. Ренуара не видно уже третий день. Наверное, он мёртв. Дядя Крейд и дядя Зейир где-то с армией. Я вытерла слёзы. Подошла к Дженне. Даже мёртвая она выглядит спокойным средоточием доброты и нежности. Я вынула из её руки маленькую подвеску с гербом королевской семьи.
— Я не могу её вылечить, почему? — всхлипнул Клейс.
— Рафи умер, — ответила я, вставая и направляясь дальше.
Он что-то ещё сказал, я не слушала. На меня набросился один из монстров. Едва он меня коснулся, как его убило током. Я перелезла через завалы и пошагала к выходу из внутреннего двора. Всюду кровь, огонь и трупы. В глотке была горечь. Из декольте я вытащила мешочек с вещами всех династий. И стала надевать одну за одной. Когда я надела кулон Холдбистов, в голове что-то перемкнуло. Злость внутри нарастала. Глаз задёргался.
— София, обернись!!! — орал мне голос Рирза.