— А когда меня выпишут?
— Вечером проведу еще один осмотр и скорее всего выпишу.
Пока я обдумываю, что опять придется, как в прошлый раз принять импровизированные меры для самообороны, целительница подходит ближе прикасается к моей руке.
— А пока отдохни, наберись сил., - и я проваливаюсь в черноту.
Еще до того, как окончательно проснулся почувствовал, чье-то чужое присутствие. Враждебности не ощутил, поэтому медленно открыл глаза. Мужчина лет сорока. Ведомственная принадлежность со стопроцентной гарантией — Комитет. Еще в юности умел отличать милиционера от прокурорского работника и от чекиста. Описать не смогу, но каждая профессия откладывает свой отпечаток. Умный взгляд серых глаз. Настрой нейтральный. Есть даже некоторый налет, нет не дружелюбия, а чего-то непонятного. Хотя вот, промелькнуло в глубине глаз тщательно скрытая смешинка. Это ты, мил человек, можешь кого угодно провести, меня — нет. Все с тобой ясно, Сарафана насмотрелся.
Смотрю направо, стоит Ольга Яковлевна, поджав губы. Ситуация ясна как солнечный день. Пользуясь полномочиями целителя, пыталась оградить меня от нежелательного посетителя. Полномочия комитетчика оказались весомее. Ободрительно ей улыбаюсь, дескать ничего страшного, а сам с вопросом поворачиваюсь к местному чекисту.
— Адам, я сообщила Анне, — говорит целительница, — они не имеют права задавать тебе вопросы без ее присутствия.
— Все в порядке, Ольга Яковлевна. Я послушаю, о чем хочет поговорить этот господин
— Добрый день, Адам Константинович, прошу простить за несвоевременный визит, но дело не терпит отлагательств. Конечно было бы лучше, если бы мы расследовали преступление по горячим следам, но так как Вы очнулись только сегодня… Сами понимаете… Я капитан Старовойтов Игорь Олегович Коминет Имперской Безопасности.
— Прошло больше недели, о каких горячих следах может идти речь?
— Три дня, — поправил капитан.
— Вы о каком преступлении говорите?
— О покушении в школе.
— А я о нападении около этой больницы.
— По этому делу тоже идет работа, мы предпринимсем все усилия.
— Да, я видел эти усилия. И весь мир тоже видел. — я помолчал, все же слабость давала о себе знать., - а от меня что Вам нужно?
— Нас интересует есть ли у Вас какие либо мысли почему на Вас покушались.
— Плохи Ваши дела, если Вас интересуют мысли пятиклассника. — не удержался от шпильки в адрес этого провокатора. Покушались на Клавдию Михайловну и Вы это прекрасно знаете.
— Почему Вы решили что это покушение на госпожу Филатову?
— Теперь вижу, что Вы с майором Юдиным коллеги, — а вот это сравнение реально оскорбило капитана. Внешне он остался совершенно равнодушен к моим словам. — Объясняю. Где находится кабинет до понедельника я понятия не имел. То, что меня вызовет классный руководитель даже я не знал. Тем более не мог знать этого снайпер. И если бы математик не устроил… Не вызвал бы старшеклассников то и Клавдия Михайловна меня не….. вызвала бы.
А ведь учительница вполне могла бы пригласить меня и по другому поводу. Теперь я взглянул на ситуацию с другой строны. Повод для вызова мог быть любой, а случай с математиком удачно подвернулся. А чуйка реагировала на неосознанную нервозность соучастницы. Возможно такое? Вполне.
Моя невольная заминка вызвала интерес Старовойтова. Он явно понял направление моих мыслей и это вызвало у него удивление, что в свою очередь озадачило меня. Получается он уверен в том, что покушение совершено на Васнецову, а весь этот балаган разыгрывает, чтобы проверить…. непричастен ли к этому я. Интересный поворот. Из серии я знаю, что он знает, что я знаю. Проанализировал в памяти поведение учительницы и не нашел никаких признаков волнения. Удар током, если вникнуть получше, свидетельствует о непричастности к покушению.
— Адам Константинович, а как Вы смогли обнаружить стрелка, — я понимаю, что именно ради этого вопроса капитан столько времени ходит все вокруг да около. Совершенно незаметно для окружающих, но не для меня, он напрягся. Что же лучше один раз показать, чем сто раз объяснять. Иначе не отстанет. Сам сидит на стуле, рука возле прикроватной тумбочк. Я до нее вполне дотянусь. Севершенно неожиданно для него бью кулаком по кисти руки. От внезапности происходящего он вскакивает, мгновенно преобразившись и гововый к бою. Я улыбаюсь и спокойно извиняюсь. Ольга Яковлевна, все это время безмолвно присутствующая при беседе устремилась было в мою сторону, но под мой успокаивающий жест остановилась.
— Прошу прощения господин капитан. Не могли бы присесть и положить руку снова на тумбочку. Пожалуйста.
Старовойтов сильно озадачен, но я успокаивающе жестом прошу его вернуться на место. На лице у него читаю сомнения в своей адекватности и о том, что негоже бравому вояке бояться школьника. Он присаживается на место и осторожно кладет ладонь на поверхность тумбочки. В этот раз делаю демонстративный замах рукой. Комитетчик среагировал: одернул было руку, но останавливает ее на половине пути.
— Спасибо, Адам Константинович очень наглядно и, главное убедительно, — улябается он.
— С молотком было бы гораздо убедительнее, — возвращаю я улыбку, а сам уже чувствую, что уплываю.
— Игорь Олегович! Все! Немедленно прекращайте — целительница вступила в свои права.
— Уже ухожу, Ольга Яковлевна!
Пока я еще в сознании хочу поставить точку в волнующем меня вопросе. Тяну руку в сторону офицера.
— Господин капитан, покушались на Клавдию Михайловну?
Уже сквозь туман слышу ответ.
— Да.
Дальше уже совсем смутно улавливаю голос Ольги Яковлевны, отчитывающей излишне настырного капитана.
****
В этот раз просыпаюсь, как ни странно дома. Едва только открываю глаза, как Зина вылетает из комнаты с оглушительным криком: "Мама, Адам очнулся"!
Я поморщился от неожиданного удара по барабанным перепонкам и улыбнулся. Приятно ощутить себя дома среди любящих людей. Пытаюсь встать, но это мне удается с огромным трудом. Вспомнил слова целительницы насчет истощения и решил лечь обратно. Похоже я дошел до крайности. Важно не перейти через этот самый край. Только в книгах героев гоняют до изнеможения, до кровавой пелены в глазах. В реальной жизни это гарантировано инвалидность или смерть. Даже молодые спортсмены зачастую без видимой причины просто падали и умирали. И тренеры часто калечат перегрузками детей. Так что я поберегу себя. В прошлой жизни мое развитие всегда шло на пределе возможностей на грани жизни и смерти, причем скорее на той грани, чем на нашей. Но всегда на то была причина и всегда это был вынужденный ответ на определенный вызов. А именно сейчас нет никакой нужды в героизме и превозмогании. Лежим, отдыхаем. И ждем маму с нотациями. Превозмогать себя все же придется.
В жизни детей всегда очень много мамы. Нас это раздражает, но потом, когда мамы не станет, первое время рядом будет какой то вакуум, который со временем пропадает, но временами возвращается.
Дверь открывается и в сопровождении дочерей входит родительница. Осунувшаяся, похудевшая, но по прежнему красивая. Жду упреков в безответственности, но она молча присаживается на край кровати и гладит меня по щеке. Такого я уже не могу вынести и предательская слезинка катится по щеке. Накрываю ее ладонь своей ладошкой и глажу.
А сам в это время параллельно констатирую, что детское во мне начинает преобладать. В борьбе могучего существа и ребенка побеждает возраст. Я опасаюсь, что пойдет деградация способностей. Попробовал распараллелить сознание и обнаружил, что смог осилить только четыре потора. Вернулся к тому, с чего начинал. Целительница предупреждала, что чуда не бывает. Если что-то происходит, то толко за счет чего-то другого. В данном случае, организм, чтобы исцелиться от смертельного ранения, вынужден пожирать сам себя.
Между тем мама продолжает гладить меня и ласково смотрит на меня.
— Алан, почему это с нами случается…
— Не знаю мама…. Все как в карусели закрутилось