Тем временем вождь троллей Черного Копья дружески обнял Зекхана, однако юноша не улыбнулся – наоборот, задрожал.
Глава третья. Дазар’алор
Донесшийся с севера ветер был жарок и сух, точно дыхание самого Вол’дуна. Стоя на вершине Великой Печати, Таланджи повернулась навстречу ветру и сделала вдох в надежде снова впитать всем телом дух родины. Да, здесь, в джунглях, в огромном золотом городе предков, ей и место. Казалось, сейчас она стоит на самом краю света, а вокруг, куда ни взгляни, простирается жизнь, бескрайнее юное будущее. В такую ясную ночь на западе, за Храмом Пророка, отсюда были ясно видны даже пики далеких гор, вершины, окутанные изумрудным бархатом.
Родина…
Зикии одно за другим снимала с Таланджи увесистые церемониальные украшения и складывала их в ларчик, устланный тканью, с виду такой же мягкой, как и эти зеленые-зеленые горы. С каждым новым снятым браслетом или кольцом Таланджи становилось все легче, но и… непривычнее. Казалось, без всего этого убранства она беззащитна. На время оторвав взгляд от джунглей, она принялась наблюдать за ловкой, искусной работой Зикии. Тех, кто служил королям Зандалара, учили оставаться практически невидимыми, ходить бесшумно, одевать царственнородных так, что их почти и не заметишь. Однако сейчас Таланджи заметила и разглядывала юную служанку во все глаза. Незатейливые темно-синие косы, миловидное личико без единого шрама, без украшений в ушах и ноздрях, не тронутое ни страданиями, ни временем…
Неужели и Таланджи когда-то была такой же наивной? Неужели и она когда-нибудь выглядела такой безмятежной?
Покончив с украшениями, Зикии закрыла ларец, убрала его на место, расстегнула украшенную нефритом и самоцветами кольчугу, надетую королевой для путешествия в Оргриммар, и терпеливо дождалась, пока Таланджи не стащит через голову подкольчужную рубашку белого атласа.
– Ступай, – велела ей Таланджи. – Мне нужно побыть одной.
– Моя королева, твое платье испачкано, и…
– После, Зикии. Ты свободна.
Повышать голос Таланджи не пришлось. Служанка кивнула, собрала облачение королевы и вышла из тронного зала потайным коридором для слуг.
Таланджи, отвернувшись от джунглей и гор, направилась к трону. Иногда, искоса глянув в его сторону, она словно бы видела на троне силуэт отца, Растахана – тело ярко озарено пламенем неугасимых факелов по бокам, чуть ниже тяжелой, украшенной плюмажем короны блестят искорки глаз, задумчивый взгляд устремлен в даль…
Но Растахана больше нет. Растахан мертв. Убит.
Стоило подойти к трону, руки сами собой сжались в кулаки. В детстве Растахан иногда позволял ей посидеть в огромном кресле, в обрамлении острых клиньев, возвышающихся над головой и тянущихся к потолку, точно солнечные лучи. Подушки хранили тепло его тела, словно отец действительно был частью королевского трона.
Таланджи съежилась и задрожала: с заходом солнца жаркий ветер Вол’дуна сделался холоден. Оргриммар зандалари покинули прежде, чем кому-либо удалось уговорить Таланджи остаться, и теперь королева, как ни радовалась возвращению домой, не могла отделаться от ощущения, будто напрасно ушла с Совета, не дожидаясь его завершения. Возможно, если бы она задержалась, если бы продолжила настаивать на своем, Совет Орды согласился бы возместить ущерб, причиненный народу Зандалара? Большего от Орды ожидать не стоило: слишком уж многое значило для остальных их драгоценное перемирие… ну а что до убийц Растахана – справедливая кара вполне могла бы настичь их иным путем.
Однако Таланджи ушла из Оргриммара ни с чем.
Нет, не ни с чем – со страхом в сердце и с черным пятном на платье. Если бы тот рыжеволосый тролль не столкнулся с убийцей и не выбил из его рук кубок с ядом, лежать бы ей мертвой в песках Дуротара с облепленным мухами ртом.
– Бвонсамди, – шепотом позвала она лоа смерти.
Отец, испуская последний вздох, переложил бремя заключенного с лоа могил договора на плечи дочери, и вместе с отцовским троном к Таланджи перешло отцовское проклятие.
Серая дымка, заклубившаяся у ее ног, оказалась куда холодней переменчивых ночных ветров. Клубы тумана густели, затягивали тронный зал, пока Таланджи не услышала знакомый звук. Появление Бвонсамди предвещал сдавленный вздох царства мертвых – не столько фанфары, сколько горестный плач.
Окутанный щупальцами голубоватого дыма, лоа могил повис над троном зандалари. Большую часть его лица покрывал костный нарост в форме черепа – одна только вечная самодовольная улыбка и оставалась на воле. Грудь лоа украшали мерцающие белым татуировки, на голове торчали буйные заросли черных волос, кустистых и жестких, как папоротник.