Последовавшие за этим события вернули Уиллу сознание, прервав его погружение в транс. Однако их было невозможно описать или даже просто хорошо запомнить. Уилл почувствовал вдруг, как исчезает печаль, как дисгармония превращается в гармонию, словно посреди унылого серого дня его вдруг посетило прекрасное настроение, и он понял, что выглянуло солнце. Эта тихая музыка проникла в сознание Уилла и вернула его в реальность, которая исходила от пожилой леди. Без слов она разговаривала с ним. Она разговаривала и с Меррименом, и еще с темнотой. Оглянувшись, мальчик с удивлением увидел, что леди казалась выше и прямее, ее спина еще больше выпрямилась, вся ее фигура увеличилась. Золотистый ореол окружал леди, и сияние это явно шло не от круга свечей на столе.
Уилл пытался лучше разглядеть женщину, но полупрозрачная дымка словно отделяла его от нее. Он уловил голос Мерримена. На этот раз его слова звучали очень нежно, в них слышались грусть и сострадание:
— Будьте осторожны, Мадам, пожалуйста, будьте осторожны.
Ответа не последовало. Высокая светящаяся форма, которая напоминала пожилую леди, но все-таки сильно отличалась от нее, медленно двинулась в направлении двери, и на мгновение Уилл снова услышал тот самый чарующий музыкальный мотив, который никак не мог сохранить в памяти. Створки двери медленно отворились. Снаружи был серый свет и тишина, дул холодный ветерок.
Пламя свечей, стоявших на столе, потухло, и на месте пылающего круга была темнота. Уилл спиной чувствовал эту тревожную пустую тьму, он понимал, что на прежнем месте зала больше нет. И внезапно он заметил, что светящаяся золотистая фигура перед ним тоже постепенно пропадала, таяла, как туман, становилась все прозрачнее и прозрачнее и вот-вот должна была исчезнуть совсем. На секунду вспыхнуло красноватым блеском большое кольцо, которое старая леди носила на пальце, но затем блеск потускнел, и уже ничто больше не напоминало о присутствии этой необыкновенной женщины. Уилл погрузился в отчаяние, его охватило горькое чувство потери. Ему почудилось, что весь окружавший его мир был поглощен Тьмой, и он громко закричал.
Чья-то рука дотронулась до его плеча. Мерримен стоял рядом с ним. Они прошли через дверь. Огромные резные створки закрывались медленно, и Уилл успел ясно увидеть, что это была та же самая таинственная дверь, которая открылась перед ним ранее на пустынном склоне Чилтернского холма. Дверь захлопнулась и в тот же миг исчезла. Мальчик не мог видеть ничего, кроме серого снега, отражавшего серое небо. Перед ним снова простиралась заснеженная лесистая местность — мир, в который он шагнул сегодня рано утром.
С волнением он повернулся к Мерримену:
— Где она? Что с ней случилось?
— Ей было очень тяжело. Напряжение оказалось слишком велико даже для нее. Никогда раньше я такого не видел, никогда. — Его голос стал хриплым и резким, он гневно смотрел перед собой.
— Они… они забрали ее? — От страха Уилл с трудом подбирал слова.
— Нет! — пренебрежительно и насмешливо воскликнул Мерримен. — Леди им неподвластна. Ты не станешь задавать таких вопросов, когда узнаешь больше. Он ушла на время. Все дело в том, что дверь была открыта вопреки силе, которая держала ее запертой. И хотя Тьма не смогла разрушить леди, она иссушила ее, оставила пустой, как раковина. Она должна восстановить свои силы, оставаясь вдалеке и в одиночестве. Но теперь, когда мы оказались без нее, нам придется туго. Мы будем в ней нуждаться. И весь мир тоже.
Мерримен холодно посмотрел на Уилла. Неожиданно он стал чужим, мальчику даже показалось, что от него исходит угроза, как от врага. Мужчина нетерпеливо махнул рукой.
— Застегнись-ка, пока ты не замерз.
Уилл непослушными руками с трудом застегивал пуговицы своего тулупа, поглядывая на Мерримена, который завернулся в длинный поношенный темно-синий плащ с высоким воротником.
— Это моя вина, не так ли? — спросил расстроенный Уилл. — Если бы я не побежал, когда увидел дверь, если бы я держал ваши руки и не разорвал бы круг…
— Да, — сдержанно ответил Мерримен. Затем он немного смягчился. — Но все же это дело рук Тьмы, Уилл. Темные силы завладели тобой из-за твоего нетерпения и надежды. Они любят искажать хорошие эмоции, чтобы усиливать дурные.
Уилл стоял, ссутулившись, засунув руки в карманы, и смотрел в землю. В его голове крутилась мысль: ты потерял Мадам, ты потерял Мадам — и это было невыносимо. Ком подкатил к горлу мальчика, он не мог произнести ни слова. Ветерок кружил между деревьями, и снежинки летели прямо ему в лицо.
— Уилл, — сказал Мерримен, — я разозлился. Прости меня. Независимо от того, разбил ты Союз Трех или нет, все произошло бы точно так же. Дверь — это наши великие ворота во Время, и ты еще многое узнаешь о том, как их следует использовать. Но сейчас ты не мог открыть их, и я не мог, и никто из Круга не смог бы. Потому что сила, державшая их запертыми, — это абсолютная сила Тьмы периода зимнего солнцестояния. И никто, кроме леди, не смог бы преодолеть ее. Да и сама она сделала это большой ценой. Мужайся, когда придет время, она вернется.
Высокий воротник плаща Мерримена вдруг превратился в капюшон, который мужчина накинул на голову. Скрыв свои седые волосы, он неожиданно стал совершенно темной фигурой, высокой и таинственной.
— Идем, — произнес он и повел Уилла по глубокому снегу через заросли голых буков и дубов.
— Ты знаешь, где находишься? — спросил Мерримен.
Уилл бросил взгляд на мягкие линии снежных сугробов, на возвышавшиеся деревья.
— Конечно нет, — ответил он, — откуда мне знать?
— Когда минует три четверти зимы, — сказал Мерримен, — ты придешь сюда, под эти деревья, чтобы посмотреть на подснежники. А когда наступит весна, ты снова вернешься, чтобы полюбоваться нарциссами. И будешь приходить каждый день в течение недели, как и в прошлом году.
Уилл смотрел на него широко раскрытыми глазами.
— Вы имеете в виду поместье? — спросил он. — Это земли поместья?
В том веке, в котором жил Уилл, поместье Охотничьей лощины было самым большим домом в деревне. Самого дома не было видно с дороги, а земли поместья тянулись вдоль проезда Охотничьей лощины с противоположной стороны от дома Стэнтонов. Земли эти занимали обширную территорию, заканчиваясь с одной стороны изгородью из кованого железа, а с другой — древними каменными стенами. Поместьем на протяжении веков владела семья Грейторнов, а сейчас хозяйкой была мисс Грейторн, однако Уилл не был с ней хорошо знаком. Он лишь несколько раз встречался с мисс Грейторн, будучи в поместье, которое он представлял в виде нагромождения высоких кирпичных фронтонов и дымовых труб в стиле эпохи Тюдоров. Цветы, о которых говорил Мерримен, были знаками частного владения. Сколько Уилл себя помнил, в конце каждой зимы он пролезал между прутьями изгороди поместья, чтобы оказаться на чудесной лужайке и рассматривать нежные, свидетельствующие об уходе зимы подснежники, а позже золотистые нарциссы, посланники весны. Он не знал, кто выращивал эти цветы, и никогда никого не видел рядом с ними на этой лужайке. Он даже не был уверен, что кто-то, кроме него, знает об их существовании. Видение этих цветов ожило сейчас перед его глазами.
Но вопросы, возникшие очень быстро, заслонили этот образ.
— Мерримен, не хотите ли вы сказать, что эта лужайка находилась здесь и раньше, задолго до того, как я впервые увидел ее? А огромный зал — это зал в поместье, только много веков назад? И лес вокруг нас, через который я шел, когда встретил кузнеца и Всадника, огромный лес, — правда ли, что он весь принадлежит…
Мерримен посмотрел на мальчика и весело рассмеялся, словно не осталось и следа той тяжести, которая еще недавно нависла над ними обоими.
— Позволь показать тебе кое-что еще, — сказал он и повел Уилла дальше через лес. Они удалялись от лужайки, пока не оборвался привычный пейзаж — бесчисленные стволы деревьев и снежные сугробы между ними. Уилл ожидал увидеть перед собой узкую тропку, петляющую через бесконечный лес древних, густо растущих деревьев, но неожиданно для себя увидел хорошо знакомую ему дорогу двадцатого века — проезд Охотничьей лощины, а немного выше, вдоль дороги, очертания собственного дома. Перед ними была изгородь поместья, в некоторых местах почти скрытая глубоким снегом. Мерримен перекинул ноги через изгородь, а Уилл по привычке пролез между прутьями, и теперь они стояли на заснеженной дороге.