— А ты, значит, к решениям старших э-э-м… товарищей критически относишься? А как же партийная дисциплина?
— Партия сказала: надо, комсомол ответил: есть…– пожимаю я плечами.
— Вот, правильно, — усмехается он.
— Но хотелось бы принимать участие в принятии решений. Нам ведь есть, что сказать.
— Нет, — качает головой генсек и, заметив, что сигарета превратилась в столбик пепла, торопливо тушит окурок в пепельнице. — Сам нашкодил, и меня же кхм… отчитывает!
Вроде уже не такой сердитый.
— Значит так, э-э-м… Егор, делаю тебе последнее китайское кхм… предупреждение, — говорит он отеческим тоном. — Ещё раз так сделаешь, будем с тобой по всей строгости кхм… поступать. Ты понял? То, что за дело стоишь, молодец, но против принятых решений э-э-м… нельзя идти. И мной прикрываться. Никак нельзя…
— Тебя Новицкая вызывала, — говорит Яна, когда я захожу в кабинет.
Парней ещё нет, она сидит одна.
— Ещё рабочий день не начался, а она уже вызывала? — удивляюсь я.
— Да, помощница её приходила, новенькая. Иванова.
— Понятно. Уже приступила?
— Выходит так, — пожимает Яна плечами.
— Ладно, — киваю я, — пойду, раз вызывала.
— Ох, я бы не советовала, — качает она головой.
— А что такое?
— Похоже ей с самого утра Пастухов прописал… касторки.
— В смысле? — хмурюсь я.
— Да… — неопределённо машет она рукой. — Вроде как разгонять нас будут…
— Чего⁈
Яна только бровями в ответ играет. Инерционность работы аппарата. Репрессии запустили, отбой давать не торопятся…
Иду к Ирине.
— О, вот он, — приветствует меня чёрная, как туча, Новицкая. — Надо же, сам Брагин и практически вовремя.
— Не практически, а вовремя, — уточняю я, — даже чуть раньше положенного.
— Вовремя была я. И Пастухов. Он меня с утра пораньше так пропесочил, что тебе и не снилось.
— За что это? — спрашиваю я.
— За что? Попробуй догадаться. За то, что без его ведома и без соответствующего решения готовим всесоюзное совещание. Теперь, конечно, отменять поздно, но это полное безобразие и за такие дела обычно простыми дисциплинарными взысканиями не отделываются.
— Да ладно, победителей не судят. Ты же хочешь быть победителем?
— Победителем? — угрюмо переспрашивает она. — Хочу, но примеряю маску проигравшего. Пока ты там прохлаждался на сессии, Толстиков в меня, как бульдог вцепился. Пастухов велел предоставить ему все материалы по всесоюзному совещанию. А ещё сказал, что Брежнев никаких распоряжений не давал и вообще не в курсе наших дел, так что меня ещё и во лжи обвинили. Вот такие пироги. Поэтому «Факел» всё-таки забирают у ЦК, хотят делать совет и сейчас решают, вводить ли в него меня или достаточно специалистов из различных отделов.
— Во блин…
Хорошего в этом вообще ничего. Контроль за официальными базами мы потеряем, бойцы останутся трудоустроены в «Факеле», а к нам будут приходить по остаточному принципу. Блин…
— Вот именно, — утвердительно кивает Новицкая. — Блин. Ещё какой блин.
— Слушай…
— Нет, — качает она головой. — Не хочу я больше тебя слушать. Пора и собственной головой подумать. А ты ищи себе работу. Думаю, правда, по комсомольской линии уже не получится. Вот такие новости. Но пока тебя не уволили, будь добр, иди и займись делом. И смотри, своим не говори ничего раньше времени.
— Да, они уже и так знают. Думаю, тут по всему аппарату звон идёт.
Она кивает.
— А Иванова где? Она вышла уже что ли?
— Вышла, да. Первый день сегодня. Побежала в кадры. Скажу ей, чтобы к тебе заглянула.
Я возвращаюсь в свой кабинет. Блин, Ильич, ну чего ты не дал команду заворачивать этого Толстикова обратно в ГлавПУР? Что теперь делать-то? М-м-м… Что делать? Вопрос стоит давно, вечно, практически, а вот ответ в голову всё не приходит.
Снимаю трубку и звоню Гурко.
— Марк Борисович, здравствуйте. Это Брагин.
— Здравствуй Егор, чем могу быть полезен?
— У меня к вам большая просьба, — начинаю я.
— Какая же? Ой, извини, я перезвоню.
В трубке раздаются короткие гудки. Ёлки… что бы это значило… Действительно, не может говорить или не хочет? Возможно, что-то уже разнюхал и теперь не хочет светить наши взаимоотношения.
Ну ладно, попробую ещё чуть позже. Занимаюсь работой а потом звоню Гурко ещё раз. Но нет, похоже, хочет переждать сгустившуюся надо мной тучу и отсидеться где-нибудь по-тихому. Наконец, когда все уже расходятся по домам, раздаётся звонок.