В небольшом предбаннике я оставляю верхнюю одежду и внутрь захожу, укутавшись в полотенце, тотчас покрывшись гусиной кожей – меня немного знобит от вечерней свежести. А драконица, кажется, совсем не чувствует жара, все подбрасывает дровишки, создавая пекло. Она обтирает мокрой тряпкой обнаженную колдунью, как и велела знахарка. «Нужно выгнать яд из кожи, – заявила Марка, отправляя внутрь. – Ночь так пожарится, сама с собою в чистоте встретится и к утру либо оправится, либо на тот свет отправится. Иного лекарства нет».
В полутьме, при свете углей и пары масляных ламп, Амалия казалась крошечной и такой темненькой, болезненной: с густыми синяками под глазами и страдальческим изломом бровей. Она тихонько постанывала во сне, прижимая руку к голой груди. И будто почуяв меня, приоткрыла глаза, щурясь:
– Мы выжили, Сэл. Правда? Добрались. Теперь все будет хорошо, – слова выскользнули изо рта и провалились куда-то, а девушка вернулась в тягучий сон болезни, где много жара, ломоты в костях и тугой головной боли. Дотронувшись до ее руки, я поразилась, насколько она влажная и холодная.
– Поддай жару, Анка. Мальке не хватает огня, – замечаю, опускаясь на свободную скамью и упирая руки в подбородок. – Пойдешь на вечерний пир?
– Не в мою же честь, так что присутствовать необязательно, – скучающе отвечает Анка, подбрасывая поленья в топку и раскупоривая пару склянок с жидкостью, от которой сильно разит древесным ароматом. – Пропущу.
– Я бы тоже не пошла, – пробормотала я в ответ, наблюдая за ее быстрыми движениями. – Рада, что ты цела и на свободе.
Она брызнула зелье на камни: раздалось громкое, возмущенное шипение, и запах очень быстро разошелся по шатру, будоража приятной свежестью, проясняющей спутанное сознание. Амалия легче задышала. Теперь Анка опустилась рядом с нами на тканый ковер, скрещивая ноги и выпрямляя спину. Ее волосы забраны под полотенце, она разминает шею, и я замечаю тонких золотистых змеек, гуляющих под кожей.
– Это больно? Странно? Желанно? – я пытаюсь подобрать слова, но ничего путного на ум не приходит. Непонятно, во что превратилась бывшая подруга по Равновесию.
Анка проводит рукой по плечу, огоньки вспыхивают ярче, отражаясь в темноте глаз красным пламенем. Показалось, что рядом со мной сидит не миниатюрная девушка, а огромный краснокожий дракон, огнем поглощающий пространство. Всего лишь миг – и пламя с ревом бросится на деревню, сжирая тьму на своем пути, оставляя только мелкий невесомый пепел.
– Естественно. Как и должно быть, – но голос ее говорил о печали. А глаза сказали больше, чем слова.
Став элементалем, Анка потеряла человеческую часть себя. И будучи не в силах от нее отказаться, она застряла на перекрестье миров, ежедневно мучаясь, пытаясь их соединить.
– Неужели любовь стоит того, чтобы так страдать?
И сама себе отвечаю – стоит. Да, любовь стоит того. Если она настоящая.
Показалось, что прошла всего минута, но в помещении стало холоднее. Подняв голову, не вижу Анку. Она ушла, а вместе с ней – и иссушающий жар. Дотронувшись до лба Мали, убеждаюсь, что он прохладный, дыхание ровное, запах гнили улетучился вместе с паром, оставив легкость и сонливость. Девушка еще долго будет спать.
Выбравшись наружу, натолкнулась на Томара, вернувшегося к палатке. Он сидел на лавочке, прислонившись к деревянной опоре, и что-то строгал из деревяшки маленьким ножом. Присмотревшись, увидела очертания шахматной фигуры коня.
– Не знала, что вы любитель шахмат, – произнесла, присаживаясь рядом.
Он мельком глянул и вернулся к своему занятию. В свете горящего фонаря почти ничего не было видно, поэтому Томар подсвечивал руки магией. В отличие от корабельного колдуна, она хорошо его слушалась.
– Всего лишь игра. Мале нравилось.
– Жар ушел, – заметила я мягко, покрывая его руки своими и вытягивая почти готовую фигурку. – Она поправится.
Он выдохнул и будто уменьшился. Словно горе так набухло в его венах, превращая в темный, озлобленный шар, что, утратив причину, он сдулся, высыхая до глубокой усталости, от которой теперь и подняться с места – непросто. Стали глубже морщины возле губ и на переносице, вычерчивая новую карту тревог.
– Кто бы сказал, что ребенок станет моей слабостью. Я думал, инквизиция все забрала, но, когда увидел ее такой маленькой, крошечной, когда она потянулась ко мне магией, я сразу почувствовал родство. Понял, что она – мое продолжение. И полюбил всем сердцем. Я так боялся, что она навредит себе, всегда держал в ежовых рукавицах, помня, что со мной сделали люди за мои способности. Мою неосторожность. Но Амалия – свет. Который чуть не погас, когда вы начали дразнить вечного.