– Его здесь нет? – от неожиданности я подавилась и раскашлялась до такой степени, что боль в искалеченных ногах прошлась волной от кончиков пальцев до сдавленных ребер.
– Он не мог не попытаться сбежать. Такой сильный огонь, такая воля к сопротивлению! Вся его суть восстает против покорности, против слабости. Клос будет разгораться, как сверхновая, до тех пор, пока не взорвется и не вознесется к вечности, где я его жду, – с холодной теплотой в голосе и долей мечтательности протянул Ктуул. Алмаз в его лбу полыхнул красными искрами, и он помрачнел. – Однако есть риск, что твой драгоценный Никлос не доживет до этого момента. В глупой попытке сбежать он махнул в опасное место. И раз его до сих пор здесь нет, мне придется отправиться следом.
– А потом, в благодарность за спасение, он раскроет свои объятия и падет в твои руки, как спелое яблочко? – желчно отвечаю ему.
Суп закончился, как и чай. Я все еще голодна. Меня бьет озноб, и ноги сводит тягучей судорогой. Потираю руки, пытаясь согреться, но холод этот идет изнутри. Из того закрытого места, где обретается надежда. Видимо, я досуха исчерпала этот колодец.
Старый бог не отвечает. Его действия красноречивее любых слов. И когда меня пронзил укол, да в висок, будто острой иглой вспороли череп, я только выдохнула сквозь зубы, роняя поднос и скрючившись в припадке. Это было ослепляюще, обжигающе, жестко, голова взорвалась, как перезревший арбуз. Раз – и все кончилось. Я оказалась в постели, а рядом лежит вечный, держа мою ладонь.
– Ты утратила ариус, но не присутствие духа. Думаю, будет весело познакомить тебя с моими детьми, чтобы вы поиграли вместе, пока меня не будет. Давай посмотрим, что из этого выйдет? – с очаровательной интригой в голосе говорит Ктуул, глядя так доверчиво и восторженно, что лед трескается вокруг белоснежной кровати, опадая серыми хлопьями.
По-своему он красив. По-своему даже приятен, очарователен и мил. Особенность вечности в том, что она стирает с лиц любую тень возраста, так что нельзя прочитать, сколько прожитых лет скрывается на дне глаз. Нет морщин, опухлостей, следов притяжения земли, седины и иных мелких деталей, скрытно подсказывающих, сколько человеку лет. Вечному можно дать и двадцать, и сорок, и сто. То, что называется тенью души, прячущейся на дне зрачков, в особом окрасе радужки, у Ктуула казалось бездонным озером, завораживающим своей тьмой.
Да. Он прекрасен. Чем дольше смотрю, тем больше вижу утонченности в том, как он мимолетно хмурит брови, как подергивает кончиками губ, гася едва уловимую ухмылку. В том, как разметались волосы по белой подушке, забирая последние солнечные лучи и отражая их, одаривая меня радужными бликами, полными теплых ударов.
Его ладони – что нежнейший шелк, а тихое дыхание одаривает палитрой вересковых пустошей с примесью фиалок и полевых цветов. На ощупь он кажется прохладным, нежным и деликатным, эфемерным, даже сказочным. Как принц из детских фантазий, что уведет в страну бесконечного лета, полного сладких конфет и мороженого.
Принц моих грез.
Его внешность не имеет изъянов, никаких пятен или подделок. Настоящий до кончиков нежнейших локонов.
Когда я в детстве читала сказки, так изображали добрых героев. Никто не говорил, что зло не обязательно будет носить на себе отпечатки своей испорченности. Никто не предупреждал, что истинные злодеи выглядят именно так. Что они будут нежны и добры к тебе ровно до того момента, когда ты с ног до головы искупаешься в их медовой ловушке, не замечая, что погружаешься в нее с головой, как в зыбучие пески. А когда закричишь, понимая, что не можешь выбраться, на твои потуги будут смотреть с улыбкой и говорить: «Ты сама этого хотела. Чего возмущаешься?»
– Не боишься, что твои «дети» попортят мою шкурку? Я знаю, что они из себя представляют. Я видела их глазами Клэрии. Чувствовала на себе, что они пытались сделать с ней ради забавы. Особенно твоя последняя любимица – Мора. Как она, кстати, поживает? Все так же ненавидит эльфов за то, что они отобрали ее убийственную красоту?
Ктуул, будто мы – две старые подружки, подобрался ко мне ближе, заговорщически понизив голос до шепота:
– О, она невозможна! Тысячелетия в грезах не сгладили ее аппетиты, и она по-прежнему предпочитает питаться старыми душами. Вкуснее эльфов – только драконы. У нее столько идей отмщения накопилось. Грезы – отличный плацдарм для оттачивания своих мечтаний. Уверяю тебя, она нас еще удивит, – с воодушевлением говорит старый бог, вытягивая шею, почти касаясь меня своими губами. Его дыхание так близко и так волнительно пряно! От наслаждения меня уводит в сон. От удовольствия я облизываю губы, шепча: