– Так будет правильно, – спокойно заявила девушка, осматривая совершенно чистую кожу.
Она ненадолго задержала ладонь, чувствуя жар его щек, а потом отпустила, неловко скрещивая руки на груди.
– Спасибо.
Дальше, не сговариваясь, они взмыли в воздух и направились в сторону, где чувствовалось возмущение воздуха, где трещали искры и поднимался серый дым. Они шли за Морой.
Эльфийка едва могла стоять на ногах, так сильно ее надломил Демон. Она была вечной, в ней горели ядра погибших миров, и она способна была восстановиться, сращивая сломанные кости и залечивая открытые переломы, снимая гематомы и сшивая рваные раны. Однако она берегла силы для более важной задачи.
Мора стояла на границе Ауэрских лесов, черпая недостающее в изуродованной земле, чтобы одним ударом прорвать защиту и последней песней черной эльфийки прорваться внутрь, отравой заполоняя сердца живых, стравливая их друг с другом. Это потребует от нее всего, но она уже не могла остановиться. Последний удар. Ее крик достигнет ядра этой планеты, и все будет кончено.
Опираясь на толстую палку, вечная с небывалой ясностью чувствовала шершавость дерева под рукой и видела, как на темной поверхности остаются серые следы прошедшего пепельного дождя. В воздухе стоял отчетливый привкус серы, скрипел на крошившихся зубах, оседал на языке вязкой горечью. Ее лицо покрывала смолянистая пленка, стягивавшая кожу, а в глазах рябило от пережитого давления. Они покраснели и запали, но огонек на дне зрачков горел по-прежнему ясно.
Как много тяжести держалось в теле, с каким трудом Мора удерживала себя вертикально, прогоняя жалкие мысли об отдыхе, минутной передышке. Ей потребовалось так много времени просто чтобы дойти сюда, хотя раньше дорога заняла бы меньше секунды, стоило только пожелать.
Сплюнув кровавую слюну, эльфийка облизнула сухие до корки губы и улыбнулась. Она успеет. Не может не успеть. Даже стрелы, пущенные из леса, были ей нипочем – в ней оставалось достаточно сил, чтобы они падали, не долетая до ее ног.
– Бойтесь! Бойтесь кровавой Моры! Пришел час расплаты! – мощно и гулко прозвучал голос в умолкшем и застывшем лесу. Крик мстительницы пронесся по подлеску, но даже птицы не вылетели навстречу – они погибли прошлой ночью, и лес был тих. Но не безлюден.
Подобравшись, она отшвырнула палку и распрямилась во весь рост. В ее сердце пела песнь погибшей родины. В ее глазах стояли искривленные лица ушедших родных. Давно унесенные песком времен глаза матери и улыбка отца. Сестры, сгинувшие в пламени лихорадки, брат, рискнувший пересечь мост миров, заложивший сонливую бомбу в радужных лесах белокожих. Она видела предводителя своего отряда, кричавшего на нее за никчемность и утверждавшего, что такие как она приведут их к гибели. И она видела ту, из-за которой смерть мира чужаков кажется особенно сладкой, ведь ее отобрали, когда еще была надежда.
Множество лиц пронеслось перед глазами старой девушки, и хоть прошла вечность с тех пор, они стояли перед ней как живые. Они одобрительно улыбались ей, говоря: «Давай, сделай это! Отомсти за нас!»
Пальцы искривились, как когти хищной птицы, голова наклонилась вперед, а из горла донеслось низкое утробное мычание, наполненное ядовитыми нотами. Самая темная магия. Запретная, которую даже ее командиры не смели использовать, опасаясь, что это сотрет с лица земли все живое. Не зря истинный нориус признал в ней свою жрицу. Мора отринула свою личность, стирая ее, как тряпкой, погружаясь в магию отреченности. В магию смерти.
Изо рта вырвались первые клубы яда. Дым просочился сквозь эбонитовую кожу, и налетевший ветер смахнул его и бросил на свежую зелень на границе мертвого и живого лесов. Она почернела и скукожилась, сжалась, испуская бо́льшую порцию яда. Это была настоящая эпидемия, и там, где чернота просачивалась под верхний слой почвы, могла ступать Мора.
Ее глаза покинул радужный свет, и где-то далеко-далеко отсюда узкая ухмылка скользнула по губам Ктуула. Он потерял связь с «дочерью». Натянув поводок на шее Туулы, вечный прошептал: «Ты вырастила настоящее чудовище, сестра моя. Жаль, что я так недооценил тебя».
А Мора ступала дальше. И эльфы, скрывавшиеся в чаще, бежали от нее со всех ног на последний рубеж обороны. Там оставшиеся старейшины леса прощались с жизнью, чтобы доделать ступени к мосту, уже сияющему белизной и готовому принять первых пассажиров в незнакомую, спасительную гавань.