— Будь осторожна с этим человеком, Селеста, — предупредила она. — В нём много яда и гнева.
— Он чуть не умер. В его теле сидел Ктуул.
Знахарка вздрогнула, по-новому глядя в сторону хромающего колдуна.
— Нехорошо. Вот это действительно нехорошо.
С уходом Томара, к шатру вернулись псы. Их вытянутые морды нет-нет, да и поворачивались в его сторону, прикидывая вернётся злой человек или нет. Поджарая красная псина ткнулась носом в мою ладонь, проверяя нет ли чего вкусненького, а потом нахально развалилась в ногах, подставляя пузу, мол, не стой, а давай чеши!
— Собаки чувствуют хорошего человека, — одобрительна заметила Марка, когда я присела и погладила жёсткую шкуру, отчего пёс возбуждённо завилял хвостом. — А плохого станут избегать.
— Томар не плохой человек. Он сложный. С непростой судьбой. Маля — всё для него. Неудивительно, что он так переживает за дочь, — вступилась за колдуна, поднимаясь и подходя ко входу в шатёр. Я не стала повторять слова Кукулейко. Не стала говорить и о своём невыполненном обещании.
— Держи ухо востро, Селеста. Тот, кого коснулась длань бога, никогда не будет прежним.
* * *
Внутри натоплено как в бане, темно, хоть глаза выколи, и пахнет хвоей. В середине прямо под дыркой в небо открытая печка, утопленная в полу и сверху обложенная чёрными камешками, на которые Анка брызжет водой. Вверх поднимается густой недовольный пар и запах усиливается. Кроме неё и лежащей на топчане Амалии, в шатре никого не было.
В небольшом предбаннике я оставила верхнюю одежду и внутрь зашла, укутавшись в полотенце, тотчас покрывшись гусиной кожей — меня немного знобило с вечерней свежести. А драконица, казалось, совсем не чувствует жара, всё подбрасывает дровишки, создавая пекло. Она обтирает мокрой тряпкой обнажённую колдунью, как и велела знахарка. «Нужно выгнать яд из кожи, — заявила Марка, отправляя внутрь. — Ночь так пожарится, сама с собою в чистоте встретится и к утру либо оправится, либо на тот свет отправится. Иного лекарства нет».
В темноте, от света углей и пары масленых ламп, Амалия казалась крошечной и такой тёмненькой, болезненной: с густыми синяками под глазами и страдальческим изломом бровей. Она тихонько постанывала во сне, прижимая руку к голой груди. И будто почуяв меня, приоткрыла глаза, щурясь:
— Мы выжили, Сэл. Правда? Добрались. Теперь всё будет хорошо, — слова выскользнули изо рта и провалились куда-то, а девушка вернулась в тягучий сон болезни, где много жара, ломоты в костях и тугой головной боли. Дотронувшись до её руки, поразилась, насколько она влажная и холодная.
— Поддай жару, Анка. Мальку не хватает огня, — замечаю, опускаясь на свободную скамью и упирая руки в подбородок. — Пойдёшь на вечерний пир?
— Не в мою же честь, так что присутствовать необязательно, — скучающе отвечает Анка, подбрасывая поленья в топку, и раскупоривая пару склянок с жидкостью, от которой сильно разило древесным ароматом. — Пропущу.
— Я бы тоже не пошла, — пробормотала в ответ, наблюдая за её быстрыми движениями. — Я рада, что ты цела и на свободе.
Она брызнула зелье на камни: раздалось громкое, возмущённое шипение, и запах очень быстро разошёлся по шатру, будоража приятной свежестью, проясняющей спутанное сознание. Амалия легче задышала. Теперь Анка опустилась рядом с нами на вотканный ковёр, скрещивая ноги и выпрямляя спину. Её волосы забраны под полотенцем, она разминает шею, и я замечаю тонких золотистых змеек, гуляющих под кожей.
— Это больно? Странно? Желанно? — я пытаюсь подобрать слова, но ничего путного на ум не приходит. Как и нет понимания, во что превратилась бывшая подруга по Равновесию.
Анка проводит рукой по плечу, огоньки вспыхивают ярче, отражаясь в темноте глаз красным пламенем. Показалось, что рядом со мной сидит не миниатюрная девушка, а огромный краснокожий дракон, огнём поглощающий пространство. Всего лишь миг и пламя с рёвом бросится на деревню, сжирая тьму на своём пути, оставляя только мелкий невесомый пепел.
— Естественно. Как и должно быть, — но голос говорил о печали. А глаза сказали больше, чем слова.
Став элементалем, Анка потеряла человеческую часть себя. И будучи не в силах от неё отказаться, она застряла на перекрестье миров, ежедневно мучаясь, пытаясь их соединить.
— Неужели любовь стоит того, чтобы так страдать?..
И сама себе отвечаю — стоит. Да, любовь стоит того. Если она настоящая.