Возможно, все-таки пришло время породниться с другими царствующими домами? В нашем поколении разница в возрасте оказалась слишком велика для того, чтобы продолжать прежнюю брачную политику.
Потом мой мир полностью изменился, и снова из-за римлян. Отцу наконец удалось уладить споры насчет завещания, и Рим признал его полноправным царем. Это признание обошлось ему в шесть тысяч талантов золотом – доход всего Египта за целый год. Деньги выплатили троим неофициальным, но фактическим правителям Рима: Помпею, Крассу и Цезарю. В обмен на золото они признали моего отца царем и присвоили ему официальный титул: Socius Atque Amicus Populi Romani – «друг и союзник римского народа». Это означало, что римляне признают Египет суверенным государством и обязуются не посягать на его границы. Признание стоило стране очень дорого, но, как выяснил мой дядя, попытка не платить обошлась бы еще дороже.
У моего отца был брат по имени (какое однообразие!) Птолемей. Дядя правил на Кипре. Некогда мы контролировали огромные территории, но со временем постепенно и неуклонно их лишались. Лет тридцать тому назад еще один Птолемей, двоюродный брат, имевший еще меньше решимости, чем другие родственники, отписал Риму по завещанию провинцию Киренаика, включавшую в себя Кипр и Африканское побережье. После его смерти Рим забрал большую часть завещанных земель, однако Кипр оставался в руках наших кузенов. Мой дядя Птолемей правил там, пока Рим не решил аннексировать его владения. У дяди не было ни денег, чтобы откупиться от римлян, ни войск, чтобы отбиться от них. Вместо трона римляне предложили ему пост верховного жреца храма Артемиды в Эфесе, своего рода почетную отставку, но он предпочел покончить с собой.
Нас, родичей, это событие весьма опечалило, однако гнев жителей Александрии обратился в первую очередь против моего отца. Мало того, что из-за платежей в пользу Рима их обложили непомерными податями – их царь потворствует римской алчности даже ценой жизни собственного брата! Так рассуждали несведущие люди. Наверное, им казалось, что отец мог спасти Птолемея Кипрского, хотя никто не сумел бы объяснить, каким образом. Выступить против римских легионов? Это благородный поступок, но совершенно бесполезный. Впрочем, народ путал роскошь с могуществом и приписывал нам бóльшую мощь, нежели та, какой мы обладали на деле.
Так или иначе, отцу пришлось бежать от собственных подданных и, подобно попрошайке, искать помощи в Риме. В ночь своего побега он явился ко мне расстроенный, с блуждающим взором, и объявил, что в полночь покидает дворец и надеется вернуться месяца через два, вместе с копьями римских легионов.
Как он мог решиться на побег? Кто останется править Египтом?
Словно прочтя мои мысли, он сказал:
– Мои вельможи проследят за делами, а отлучусь я ненадолго – лишь для того, чтобы заручиться необходимой военной помощью.
– Но… Если сюда явится римская армия, есть ли надежда, что она потом отсюда уйдет?
К тому времени я уже достаточно хорошо понимала, что в действительности означает римская «помощь».
– У меня нет выбора, – печально промолвил отец. – Что еще остается? Римляне должны меня поддержать, если они хотят собирать с нас деньги. – Он с горечью рассмеялся. – Им выгодно сохранить меня на троне.
Это звучало ужасно, чудовищно. Меня переполнял стыд, но одновременно я думала о том, предпочтительнее ли самоубийство, совершенное моим дядей? Увы, римляне оставляли нам лишь выбор меньшего из зол.
– Да пребудут с тобою боги! – пожелала я отцу. – Да оберегут они тебя.
С этим напутствием он отбыл в Рим, за помощью и защитой.
В отсутствие отца моим другом стал Александр Великий. Конечно, это звучит странно: как мумия может стать чьим-то другом? Но я чувствовала отчаяние. Мне было одиннадцать лет, и по мере того, как шли дни, а отец не возвращался, я все более тревожилась и за него, и за судьбу Египта.
День за днем я спускалась в крипту под поблескивающим куполом из белого мрамора и подолгу смотрела на лежавшего в алебастровом гробу великого полководца. Всегда происходило одно и то же: когда я спускалась к подножию лестницы, расставленные вокруг саркофага мерцающие свечи на миг превращали пол усыпальницы в перевернутое, усыпанное звездами ночное небо, а посреди звезд, подобный солнцу, лежал Александр Македонский. Я медленно приближалась, останавливалась, а потом пристально смотрела на него.