Но царя было не переубедить даже мне. Он покачал головой.
– Нет уж. Радуйся тому, что я вопреки общепринятому порядку не назначил его наследником через твою голову. До сих пор первенство в правлении никогда не принадлежало женщинам.
– Ты не решился бы так поступить! – заявила я, но сказала это с любовью.
Я положила голову на плечо отца и подумала, как редки в нашем семейном кругу подобные доверительные прикосновения. Мы, Птолемеи, сторонились друг друга и обходились без простой человеческой ласки. Он вздохнул, потом решился погладить меня по голове.
– Да, скорее всего, я не решился бы. У тебя слишком сильная воля, тебя нельзя отпихнуть в сторону. И это хорошо.
– Мне не нравится твой советник Потин, – выразила я давнюю неприязнь. – Может быть, тебе стоит заменить его.
– Вот-вот! – рассмеялся он. – Один человек с сильной волей уже пробует на прочность другого.
По части воли он мне не уступал, что не удивительно – это от него я унаследовала собственное упрямство.
– Мне не нравится Потин, – повторила я. – Ему нельзя доверять. По-моему, хуже ничего быть не может.
– А я как раз собираюсь поставить его во главе совета регентов.
– Мне не нужен совет регентов. Я взрослая женщина.
– Тебе семнадцать, а твоему будущему соправителю, дорогому маленькому Птолемею, всего девять. Умри я сегодня ночью, ему без совета регентов не обойтись.
– Ты так делаешь мне назло!
– Ты утомляешь меня. – Отец вздохнул. – Довольствуйся тем, что тебе предложено. И смирись с Потином! – Он помолчал. – Вообще-то, я собираюсь прожить до того времени, когда Птолемею потребуется не совет регентов, а сиделка, по его старческой немощи.
Отец снова закашлялся, и я взяла его за руку.
В скором времени я впервые стояла рядом с отцом в царственном облачении и слышала судьбоносные слова. Царица Клеопатра, Владычица Обеих Земель. Я чувствовала, что приняла тяжкое бремя, однако тут же обнаружила в себе неведомые доселе силы и готовность справиться со всем. Какие бы испытания ни ожидали меня, эта милостиво дарованная таинственная сила пребудет со мною и поможет противостоять трудностям. Ничто из того, что я читала или слышала прежде, не содержало и намека на подобное преображение, воспринятое мною как нежданный, но щедрый дар.
В старых преданиях говорится, что получивший дар не должен слишком задумываться о его природе, не то боги воспримут это как знак неблагодарности и недоверия. Поэтому я приняла их милость от всей души.
Тридцатый год царствования Птолемея Авлета стал первым годом царствования Клеопатры…
Итак, волею богов я взошла на трон.
В конце зимы следующего года, когда штормовые ветра перестали хлестать море и о подножие маяка уже не разбивались чудовищной высоты волны, я много времени проводила за чтением стихов – и древнеегипетских, и греческих. Я говорила себе, что читаю поэтические тексты для совершенствования в египетском языке; но, строго говоря, дело обстояло не так. Я читала стихи, потому что речь там шла о любви, а мне было почти восемнадцать лет.
«Поцелуи возлюбленной моей на другой стороне реки, поток течет между нами, крокодил таится на песчаной отмели. Но я ступаю в воды, вхожу в поток. Храбрость моя велика пред водами, волны не зыбки, но тверды, как твердая земля. Любовь придает мне силы. Ах! Она дала мне заклятие, чары, смиряющие воды».
Обычно я читала по ночам, отпустив слуг, и компанию мне составляла лишь масляная лампа; тогда стихи воспринимались совсем не так, как в те часы, когда я изучала их с наставником. На уроках основное внимание уделялось формальным моментам, точности перевода, глагольным формам и прочему в этом роде. А наедине со стихами я воспринимала заключенную в них волнующую магию.
«О! Будь я ее рабом, следующим за ней по пятам, и тогда я бы радовался совершенству и красе всех членов ее».
Я погладила рукой свою ногу, пытаясь оценить ее красоту, и стала натирать кожу ароматическим маслом.
«Любовь к тебе наполняет все мое существо, как вино смешивается с водой, благоухание со смолою, сок с мякотью. И ты спешишь увидеть возлюбленную твою, как скакун устремляется на поле битвы».
Я поежилась. Такие чувства казались божественными, точнее, близкими к божественному безумию.
Я отложила свиток. Там было еще несколько стихотворений, но я решила оставить их на следующую ночь.
Однако я не находила покоя. Поэзия слишком взволновала меня, и вместо того, чтобы готовиться ко сну, я мерила шагами спальню. Ночь на море выдалась беспокойной, и до моего слуха доносились протяжные скорбные стоны волн, набегавших на камни и откатывавшихся назад. Раз за разом. Снова и снова.