И, с какой-то стороны, за тысячу с половиной лет мало что изменилось в человеке, именно в течении его жизни. Так же веселы и легки года ребенка, так же запутано и мучительно время от времени отрочество. Во взрослую жизнь моя питомица еще не вступила, поэтому трудно было сказать достоверно, что ее ждало в мире ответственности, однако, судя по Лесиным воспоминаниям, тот мир немногим отличался от римского общества, каким я его запечатлел. Только в XXI веке эти «взрослые» спросили бы меня: «А как ты хранишь длительные воспоминания, если у тебя нет гиппокампа, Хонос?». Они думают, что теперь человеку уже известно собственное тело и то, что им управляет…
«Ни черта не известно вам. Кусочно воспроизвести не значит понять», – ответил бы я с усмешкой, потому что и сам толком едва ли могу описать словами, что из себя представляю. Последний моей надеждой, на удивление, остаетесь вы, род человеческий. Ибо, как зеркало, я вижу в вас себя и в искусстве единственно могу себя познать.
– А ты вообще не затыкаешься, да? – пробормотал вдруг искаженный, неестественно ослабевший голос Леси, которая, как мне казалось, мирно смотрела свои другие сны.
– Ты это мне?! – удивившись, воскликнул я, внезапно обнаружив, что обладаю собственным голосом. Он, кстати, оказался довольно приятным, вкрадчивым таким, бархатистым.
– Конечно тебе, странное нечто! уже часа три как шаришься в моей памяти, как в грязном белье. Ты правда думал, что я не замечу этого?
– Со мной никогда не разговаривал смертный… – оторопев, пробормотал я, и тут же «сейф» с очередным воспоминанием передо мной закрылся. – Я думал, о моем присутствии вы едва ли догадываетесь.
– Так и было. Вернее, так и будет наверняка тоже. Когда я проснусь, не удивлюсь, если забуду этот фрагмент сна, – хмыкнула Леся. – Но не суть. Перестань лезть в мое личное, понял? Не твое дело собачье, с кем я пью и сплю.
– Фу, как грубо!
– Да потому что пошел вон, индюк!..
Хлоп. Я больше не мог видеть ни частички ее прошлого, будто своей невидимой рукой она закрыла мне доступ к нему.
Тут девушка резко открыла глаза и обнаружила себя лежащей во полутьме. Солнце уже зашло, но багровое зарево, пробиваясь через окно мастерской, освещало приятным светом картину и меня на ней.
– Хонос, – пробормотала она. Чувствовала девушка себя паршиво после дневного сна.
Леся, как и предсказывала, не помнила ни секунды нашего разговора. Лишь имя Хоноса пришло ей на уста, что стало моею удачей. Ведь, если она так ловко прогнала меня из своего сна, ничто не мешало ей сделать то же самое в бодрствовании! Признаюсь вам, я не на шутку испугался. Да уж, кто бы мог подумать, что я испугаюсь какой-то низшей сущности, человека?!
– Хонос, – выдохнула Леся снова, поднимаясь с кресла. – И что же ты мне снишься, странный божок…
Божок?! Как ты меня, пигалица, назвала??
Девушка провела рукой по стене, чтобы включить свет, однако рычажок почему-то не сработал. По всей видимости, Отец не успел заплатить за электричество.
«Только этого не хватало, теперь придется выйти из дома!..» – вздохнув, недовольно подумала Леся, однако ничего не попишешь. Вот и началась самая что ни на есть взрослая жизнь.
На телефоне был один пропущенный вызов, от Отца с полчаса тому назад. Вмиг оживившись, Леся набрала ему, и, дождавшись заветного «соединения», воскликнула:
– Папа! Папочка!..
– Да, родная, – голос Отца звучал устало, однако радостно. – Все хорошо, ты уже разместилась?
Лесе даже не верилось, что с ним все было в порядке:
– Я заснула, – призналась она. – Только пришла в себя. Ваш подарок, это просто… Давай встретимся? Я закажу такси, приеду к вам, не могу больше здесь одна находиться…
– Придется, – вдруг оборвал ее Отец. – Прости, какое-то время нам вообще нельзя видеться. Посмотрим, что будет дальше, но сейчас это точно небезопасно. Я вообще уже жалею, что не отменил твою поездку, эта зона отчуждения – лишь условность, и я подверг тебя такому огромному риску сейчас…
– Да, лучше бы я осталась в Питере и спилась бы там с горя! – вдруг выпалила Леся, вмиг залившись слезами. – Ты же понимаешь, что я не могла иначе, что я бы все равно приехала. Мне не за чем жить, и ты мой единственный любимый человек…
– Не говори так, – голос Отца стал еще жестче. – Не смей. Во-первых, я не хочу больше слышать эти твои «сопьюсь», ты же не слабачка у меня какая. Во-вторых, будь готова ко всему. Как тебе сказала Оля, даже и к тому, чтобы взять ноги в руки и драпать из Ленинска как можно скорее. И в-третьих – не перебивай меня! – в-третьих, утри сопли сейчас же! Как поняла, прием?