— Тебе нельзя идти в Айос. Лорен, ты не предстанешь перед судом. Он просто убьет тебя.
— Я предстану перед судом, — ответил Лорен. — Это то, чего он хочет. Он хочет доказать, что я непригоден. Он хочет, чтобы Совет утвердил его Королем, так чтобы он смог управлять законно.
— Но…
— Я предстану перед судом. — Голос Лорена был довольно ровным. — У него будет вереница свидетелей, и каждый признает меня предателем. Лорен, испорченный принц, увиливающий от ответственности, который продал свою страну Акиэлосу и раздвинул ноги перед Акиэлосским принцем-убийцей. И, когда не останется ничего от моей репутации, меня отведут на городскую площадь и убьют на глазах у толпы. Я не рассматриваю его предложение.
Глядя на него через пространство, разделявшее их, Дэмиен впервые осознал, что в суде могла быть заключена какая-то соблазнительная притягательность для Лорена, который, должно быть, где-то глубоко внутри себя желал очистить свое имя. Но Лорен был прав: любой суд станет обречением на смерть, представлением, разыгранным, чтобы унизить его, а затем уничтожить на приказанном Регентом ужасающем публичном зрелище.
— Тогда что?
— Есть что-то еще, — ответил Лорен.
— О чем ты?
— Я имею в виду, что дядя не протягивает руку кому-то, чтобы ее оттолкнули. Он не просто так отправил к нам глашатая. Есть что-то еще. — Следующие слова Лорен произнес почти непроизвольно: — Всегда есть что-то еще.
Из двери раздался звук. Дэмиен повернулся и увидел Палласа в военной форме.
— Леди Йокаста, — сказал Паллас. — Она просит увидеться с вами.
Все то время, пока его отец умирал, они с Кастором продолжали свой заговор.
Дэмиен мог думать только об этом, уставившись на Палласа, и его пульс все еще бешено колотился от обвинения, от предательства Кастора. Его отец, слабеющий с каждым вздохом. Он никогда не говорил с ней об этом — он никогда не переносил говорить об этом вообще с кем-либо — но иногда он приходил из покоев умирающего отца, чтобы увидеть ее, без слов найти утешение в ее теле.
Дэмиен знал, что сейчас не контролирует себя. Он хотел пойти и вырвать из нее правду голыми руками. Что ты сделала? Что вы с Кастором запланировали? Он знал, что в таком состоянии он уязвим для нее, что ее искусство, как и Лорена, состояло в том, чтобы найти слабость и надавить. Дэмиен взглянул на Лорена и сухо сказал:
— Разберись с этим.
Лорен посмотрел на него долгим взглядом, как будто ища что-то в выражении его лица, затем молча кивнул и направился к камерам.
Прошло пять минут. Десять. Дэмиен выругался, оттолкнулся от окна и сделал одну вещь, которую, он знал, делать не следовало. Он вышел из зала и спустился по стертым каменным ступеням к тюремным камерам. У решетки на последней двери он услышал голос, доносящийся с другой стороны, и остановился.
Темницы в Картасе были сырыми, тесными и находились под землей, как будто Мениад из Сициона никогда не предполагал держать политических пленников, что, вероятно, так и было. Дэмиен ощутил падение температуры; здесь, среди обтесанных камней под фортом, было прохладней. Он прошел через первые двери, стражники встали по стойке, и он двинулся дальше по коридору с неровным каменным полом. Во второй двери была вделана небольшая решетка, через которую он мог мельком разглядеть обустройство камеры.
Он видел ее, откинувшуюся на затейливо вырезанной софе. Ее темница была чистой и хорошо меблированной, с гобеленами и подушками, которые перенесли сюда из ее гостиной по приказу Дэмиена.
Лорен стоял перед ней.
Дэмиен остановился, неразличимый в тени за дверной решеткой. Видеть их двоих вместе заставило что-то перевернуться у него внутри. Он услышал знакомый холодный голос.
— Он не придет, — сказал Лорен.
Она выглядела как королева. Ее волосы были убраны наверх и удерживались одной жемчужной заколкой, золотая корона сверкающих локонов, венчающая длинную изящную шею. Она сидела на низкой софе с откинутой спинкой, и что-то в ее позе напоминало его отца, Короля Теомедиса, на своем троне. Простое белое платье, собранное на каждом плече, сверху прикрывала украшенная вышивкой шелковая шаль королевского ярко-красного цвета, которую кто-то позволил ей оставить. Под изогнутыми золотистыми бровями ее глаза были цвета краски из вайды.
Степень, в которой они с Лореном походили друг на друга в цветовой гамме, в холодном мыслительном отсутствии эмоции, в бесстрастности, с которой он смотрели друг на друга, была одновременно нервирующей и удивительной.
Она говорила на чистом Виирийском без акцента: