— Да? — Невозмутимым голосом спросил он.
Паллас открыл рот. Дэмиен увидел картину, развернувшуюся перед глазами Палласа: Лорена, словно девственника, которого только что отымели, и себя самого, полностью возбужденного, на нем сверху. Дэмиен покраснел. В Айосе он мог бы развлекаться с любовником, пока раб из домашней прислуги выполнял какую-нибудь работу в комнате, но только потому, что раб был настолько ниже его по статусу, что его можно было не замечать. Мысль, что солдат наблюдает, как он занимается любовью с Лореном, перевернула его разум. Лорен никогда даже не брал любовника, тем более…
Паллас опустил глаза в пол.
— Мои извинения, Повелитель. Я пришел за Вашими приказами на это утро.
— Сейчас мы заняты. Пусть слуга приготовит ванну и принесет завтрак позже. — Лорен говорил как управляющий за своим столом.
— Да, Повелитель.
Паллас, не глядя, развернулся к двери.
— Что такое? — Лорен смотрел на Дэмиена, который отодвинулся от него и сидел, натягивая простыню, чтобы прикрыться. Затем Лорен добавил, расцветая от удовольствия из-за своего открытия: — Ты стесняешься?
— В Акиэлосе мы не делаем этого, — сказал Дэмиен, — перед другими людьми.
— Даже Король?
— Тем более Король, — ответил Дэмиен, для которого Король все еще отчасти значило его отец.
— Но как тогда двор узнает, что королевский брак был консумирован?
— Король знает, был или не был консумирован его брак! — В ужасе ответил Дэмиен.
Лорен уставился на него. Дэмиен был удивлен, когда Лорен опустил голову, и еще более удивлен, когда плечи Лорена начали трястись. Сквозь смех он сказал:
— Ты состязался с ним в борьбе совершенно нагим.
— Это спорт, — ответил Дэмиен. Он скрестил руки на груди, думая, что Виирийцам не достает чувства возвышенного, когда Лорен, сев и прильнув к его губам в счастливом поцелуе, заставил его слегка успокоиться.
Позже он спросил:
— Король Виира правда консумирует свой брак перед всем двором?
— Не перед двором, — ответил Лорен так, словно это была невероятная глупость, — перед Советом.
— Гийон член Совета! — воскликнул Дэмиен.
Потом они лежали рядом друг с другом, и Дэмиен очерчивал пальцем шрам на плече Лорена, то единственное место, где его кожа была повреждена, как теперь знал Дэмиен.
— Мне жаль, что Говарт мертв. Я знаю, что ты пытался оставить его в живых.
— Я думал, он знает что-то, что я мог бы использовать против моего дяди. Это уже не имеет значения. Мы остановим его другим способом.
— Ты не рассказывал мне, что произошло.
— Ничего. Была драка с кинжалом. Я освободился, и мы с Гийоном пришли к соглашению.
Дэмиен посмотрел на него.
— Что?
— Никандрос никогда не поверит в это, — ответил Дэмиен.
— Не понимаю, почему.
— Тебя взяли в плен, и ты, владея только одной рукой, сбежал из темниц Фортейна и по пути каким-то образом ухитрился заставить Гийона поменять сторону?
— Ну, — сказал Лорен, — не все так плохи в побегах, как ты.
Дэмиен выдохнул и рассмеялся так, как никогда бы не счел возможным, учитывая, что ждало его снаружи. Он вспомнил, как в горах Лорен сражался рядом с ним, прикрывая его поврежденный бок.
— Когда ты лишился своего брата, был кто-нибудь, кто утешил бы тебя?
— Да, — ответил Лорен. — В своем роде.
— Тогда я рад, — сказал Дэмиен. — Я рад, что ты не был один.
Лорен отодвинулся и сел на кровати, и мгновение он просто сидел, не произнося ни слова. Он уткнулся лицом в ладони.
— Что такое?
— Ничего, — ответил Лорен.
Дэмиен, усаживаясь рядом с ним, почувствовал, как внешний мир вновь вмешивается своим существованием.
— Мы должны…
— И мы сделаем это. — Лорен повернулся к нему, скользнув пальцами в его волосы. — Но сперва у нас есть утро.
После они разговаривали.
Слуги принесли завтрак из фруктов, мягкого сыра, меда и хлеба на круглых подносах, и они сидели за столом в одной из комнат, примыкавших к спальне. Дэмиен сел ближе к стене, застегивая на плече золотую брошь, которую поднял с пола. Лорен сидел в расслабленной позе в штанах и свободной рубашке, воротник и рукава которой не были зашнурованы. Лорен говорил.
Тихо, серьезно, Лорен обрисовал положение дел так, как видел его, описывая свои планы и свои промахи. Дэмиен осознал, что Лорен позволяет ему увидеть ту часть себя, которой никогда не делился раньше, и он обнаружил себя втянутым в сложности политики, несмотря на то, что ощущение казалось новым и немного разоблачающим. Лорен никогда не делился своими мыслями вот так — он всегда держал свои планы при себе, принимая решения в одиночку.