— Англия никогда не была более богатой, чем тогда, когда воевала с Испанией!
Его призыв вызвал бурю аплодисментов. Ораторы один за другим обещали поддержку не только внешней, но и внутренней политике короля, если монарх станет следовать советам парламента. Двадцать девятого марта Яков пригласил испанского посла, сменившего Гондомару, и объявил, что переговоры с его королём прерываются, поскольку все его предложения слишком туманны, чтобы стоило их обсуждать. Едва испанский посол удалился, с трудом скрывая своё возмущение, теряясь в смятении, как и что он станет докладывать своему королю, Яков демонстративно тут же принял давно томившихся в Лондоне без всякого дела уполномоченных Соединённых провинций, как в то время прозывалась Голландия, и выразил желание выслушать их предложения о военной помощи с его стороны и согласился помочь, как только эти предложения будут представлены.
В те же дни он с неожиданной энергией выразил желание укрепить отношения с Францией, которая под руководством кардинала Армана де Ришелье выступила против испанских и австрийских Габсбургов, стремясь отвоевать себе первое место в Европе, а в мае, точно позабыв о брачном контракте с испанской инфантой, начал переговоры о браке наследника Карла с принцессой Анриеттой-Марией, сестрой французского короля. Он повелел своим дипломатам обсудить с французским послом, насколько могут совпадать интересы Англии и Франции в Пфальце, в какой мере обе стороны могут поддержать протестантскую армию Мансфельда, возможно ли английскому и французскому монархам проводить единую политику в разгорающейся войне, которая впоследствии станет называться Тридцатилетней, каким статусом будут пользоваться католики в Англии. Пятого июня был продлён оборонительный союз между Англией и Соединёнными провинциями, к которому был добавлен пункт о совместных усилиях по восстановлению возлюбленного зятя пфальцского курфюрста Фридриха в его владениях.
Представители нации не могли не смягчиться, наблюдая, с какой готовностью король идёт навстречу их пожеланиям. Трижды в этом году парламент вотировал денежные субсидии, так что в конце концов они выросли до трёхсот тысяч фунтов стерлингов. Заплатив деньги, депутаты обратились к насущным проблемам внутренней жизни. Вновь был поднят проклятый вопрос о вреде и недопустимости монополий. Королю предложили выпустить ордонанс[6] об отмене всех патентов на монопольное право производства, продажи, покупки и потребления чего бы то ни было в королевстве. Министр финансов граф Лайонел Кренфилд Мидлсекс был привлечён к судебной ответственности. Правда, Яков не выпустил ордонанса и не утвердил приговор, но страсти начинали стихать, в растревоженные умы членов парламента будто закрадывалась здравая мысль, что с монархом можно найти общий язык, особенно если давать почаще, но понемногу субсидии, и тот как будто готов был смириться с необходимостью выслушивать, обсуждать и принимать не такие уж глупые советы. Жизнь английского королевства как будто готовилась войти в мирное русло, но тут король Яков скончался и на английский престол взошёл его сын.
2
Радость охватила все слои английского общества. Возрождалась надежда на лучшее будущее. Многие были убеждены, что грязные нравы двора, болтливое высокомерие, вялая, малодушная и непоследовательная внутренняя и внешняя политика, наносившая Англии тяжёлый ущерб, навсегда останутся в прошлом, что отныне политика короля будет тверда и благоразумна и страну ждёт процветание.
В самом деле, сын выглядел прямой противоположностью отца. У него были достоинства, которых тот не имел. Карл отличался искренним благочестием, высокой нравственностью и склонностью к аскетизму, впрочем, весьма далёкому от пуританского фанатизма, был хорошо образован, беспечная расточительность отца вызывала у него отвращение, в его покоях царили приличие и порядок, он держал себя с достоинством, был важен, но добр, его манеры вызывали почтительность и уважение, он представлялся другом правды, человеком прямым и возвышенным, серьёзно относился к своим обязанностям, занимался государственными делами, был чуток к изящному, умел ценить полотна великих художников, многие часы проводил за чтением Ариосто и Тассо, но в особенности увлекался Шекспиром. Все решили, что английский престол занял достойный, чуть ли не идеальный монарх.
Первым же своим действием король подтвердил общие ожидания: после его коронации истекло только шесть дней, когда был обнародован ордонанс о созыве парламента. Зато вторым своим действием молодой человек показал, как мало он готов или способен считаться с коренными устремлениями английского общества: всего два месяца спустя женился на французской принцессе, дочери Генриха Наваррского и Марии Медичи, ревностной католичке, верной последовательнице римского папы. Его новый брачный контракт мало чем отличался от брачного контракта с испанской инфантой. Вместе с пятнадцатилетней королевой в Лондон прибыли католические священники и молодые придворные, для которых протестантская религия была ненавистна. Понятно, что первая радость несколько потускнела, протестантская Англия встретила королеву-католичку холодно и настороженно. Многие опасались, что королевский двор рано или поздно превратится в рассадник папизма.